Боярышня Дуняша (СИ)

хватает, — сообщил он, и Дуня срочно стала проверять языком. И точно, оба верхних передних

молочных вылетели при ударе, а она так наелась снега, что даже не заметила. На всякий случай

нагнала слюны и ещё раз всё сплюнула, надеясь на то, что промоет собственной кровью дырки

от попавших извне микробов.

Тут к княжичу подбежали холопы и стали его ощупывать, но Иван Иваныч только

недовольно отбивался, а потом сердито рыкнул на них, отгоняя и почти беззвучно повторил

подружке:

— Выпорют.

Она как раз увидела лицо приближающегося княжьего дядьки. Он уже не бежал, а еле шёл и

был ужасно бледен, но в глазах его разгорался дух возмездия! Дуня сразу поняла, что её

будущее висит на волоске. План по спасению созрел мгновенно. Дуня подмигнула княжичу и

громко застонала, театрально раскинув руки, словно бы взывая к небу:

— У-у-умира-а-а-ю-ю!

Мальчишка недоуменно хлопнул глазами, но тут он увидел приближающегося дядьку и его

вид был нехорош, совсем нехорош. По спине княжича побежали мурашки, предчувствуя

наказание и ему захотелось «умирать» вместе с Дунькой. Уж больно жалостливо у неё

получилась это делать.

Иван Иваныч вцепился в едва держащуюся на ногах Доронину и тоже что-то простонал. Все

вокруг замерли, а шатающиеся княжич с дьяковой внучкой в обнимку начали подниматься на

горку… всё быстрее и быстрее… под конец они лезли на четвереньках — и никто за ними не

мог угнаться!

Вместе с ожившими приятелями эта парочка ловко заскочила в сани и, не дожидаясь дядьки

с холопами, помчалась в Кремль.

На женской половине героическим страдальцам была оказана помощь и ласка. Их

переживания щедро сдобрили вкусностями, хотя и пожурили, чтобы больше так не рисковали.

Ругать детей княгиня не стала, видя их раскаяние и испуг, а после и перед Никифором Палкой

заступилась за них.

— Дунька, — незаметно толкнул её княжич в бок, — растолкуй, что такое «пружинить».

На лице девчонки полное раскаяние сменилось задумчивостью, потом озарилось

вдохновением, и рука потянулась к зубу, чтобы постучать или покачать… опустилась, на лице

мелькнула досада.

— Я тебе покажу… — прошепелявила она, — надо только до кузницы добежать и сделать

такую штуку… — Дуняша изобразила что-то непонятное руками, но поняв, что ничего не

понятно, махнула рукой и повторила: — Закажу в кузнице…

— Вместе закажем! — отрезал княжич. — Хочу сам видеть и слышать, что ты там будешь

говорить.

Тут Дуняше на ногу наступила жалеющая её Маша… и парочка вновь опустила головы и

начала горестно вздыхать.

ГЛАВА 7.

На следующий день Дуняшу пригласили в Кремль с сестрой только для того, чтобы старая

княгиня посмотрела на неё. Виновница вчерашнего переполоха робко улыбнулась, светя

дырками вместо зубов, приветствуя Марию Ярославну.

— М-да, хороша! — процедила старая княгиня и, чуть повернув голову, посмотрела на

наставника внука отца Феодосия. Тот выступил вперёд и глядя на всех с укором, произнёс

наставление:

— Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его!

Все притихли, а взрослые боярыни согласно закивали, переводя взгляд на Дуняшу.

Она сразу сжала зубы и опустила голову, чтобы не усугубить своё положение, а то к

непослушанию приплюсуют непочитание старших, гордыню и одержимость. Княжьего

наставника удовлетворило увиденное и он увёл её в молельню.

Стоя на коленках, Дуня читала псалмы, а он объяснял ей смысл произнесённого ею. В

отличие от отца Варфоломея отец Феодосий рассказывал интересно и чувствовалось, что он

понимает, о чем говорит, а не выдаёт заученные тексты, но страдания сделали её глуховатой.

Когда отец Феодосий отпустил её, сочтя достаточно вразумленной и усмиренной, то Дуня еле

поднялась и думала только о том, как бы поскорее добраться до дому и лечь в мягкую тёплую

постельку.

Маленькая боярышня плелась по коридору жилого княжьего дворца и вздыхала, жалея себя

и всех детей этого времени. Возвращаться к рукодельницам ей не хотелось, но без Маши она не

могла уйти. Дуняша нашла тихий уголок в многочисленных переходах и присела там на

скамеечку. Она уже хорошо ориентировалась в тереме, и знала, что почти из любого местечка

будет слышно, когда боярышни начнут разъезжаться по домам.

Спустя некоторое время послышались чьи-то быстрые шаги, и Дуня приняла

благопристойный вид. Если кто-то спросит, что она тут делает, то скажет, что обессилила и не

может дойти до…

— Ты чего тут? — пробегавший мимо княжич резко остановился и, сделав шаг назад, задавая свой вопрос.

— Э… — растерялась Дуня.

— А я за тобой. В кузню идём? — радостно воскликнул Иван Иваныч.

— Э… — воодушевление приятеля диссонировало с расслабленным состоянием Дуни.

На лице княжича расплылся синяк. Видно, после вчерашнего падения.

— Ты чего такая квёлая? — не отставал он.

— У отца Феодосия была, — вздохнула боярышня.

— А-а, — понимающе протянул Иван Иваныч и оглянувшись, сделал шаг вперед и

прошептал: — Душный он, хоть и умный!

Дуня согласно кивнула.

— Когда я вырасту, то всё сделаю, чтобы услать его подальше! Пусть монахам несет свет

учения!

— Только не забудь! — горячо поддержала подружка.

— Ну, идём? — нетерпеливо повторил княжич и они побежали одеваться.