Боярышня Дуняша (СИ)

риса делают леденцовую массу. Она это видела в роликах китаянок и кореянок. И ведь ничего

сложного! Смешивается измельченная пророщенная пшеничка с отварным рисом в воде, отжимается и полученная мутноватая водичка уваривается до густоты. Полученная масса

должна быть сладкой и тягучей. Очень хотелось проверить сладость этой массы, но не

довелось.

— Дуняша, что ты застыла? — вырвала её из размышлений Аграфена. — Проходи, осмотрись. Здесь тебе творить! — вновь засияла улыбкой родственница. — Мы с сёстрами

посовещались и решили, что лики святых тебе нельзя писать. Всё же ты даже не послушница, а

вот орнаментум из цветов…

Дуня свела брови, соображая, что Аграфена использовала латинское слово, говоря об

орнаменте. Монахиня заметила её усилия и попыталась объяснить, что такое орнамент.

— Я знаю, что это, но откуда ты…

— А, — не дослушав, махнула она рукой, — нас с сестрой в детстве многому учили.

Родители думали выдать нас за нарочитых мужей, да только вятшие берут жен по себе.

Аграфена задорно улыбнулась и махнула пухлой ладошкой, отсылая прочь чаяния из

детства. Дуня понимающе кивнула, соглашаясь, что жизнь складывается совсем не так, как

мечтается ребенком.

— Зато здесь пригодилось нам с Анастасией знание языков и умение читать иноземные

книги. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нашей семье, если захочешь. Сейчас важно

определиться с росписью, — Аграфена обвела рукой помещение и вопросительно посмотрела

на Дуню. Девочка встрепенулась.

— Я сегодня же изображу на бумаге, какой вижу трапезную, и только получив

одобрение,приступлю к большой работе, — поспешила успокоить её Дуня.

— Видишь?

— Угу, я как вошла, то сразу увидела её такой, какой она должна быть.

— Хм, надо же!.. — Аграфена забавно округлила рот и прижала руки к груди.

Дуня смутилась, сообразив, что её слова можно воспринять, как заявку на общение с

высшими силами, а не элементарное озарение художника, которое можно поменять в

соответствие с пожеланием заказчика. И заторопилась перескочить на деловой лад:

— Только мне потребуется большой белый лист бумаги, а потом краски для росписи стен. Я

с собой ничего не привезла… мы ж недавно горели…

— Насчет бумаги и красок не беспокойся, — всплеснула руками Аграфена, — а сейчас тебе

свинцовую палочку дать? Или угольком обойдешься?

— Эскиз я сделаю восковыми палочками, — пояснила Дуняша. — Только у меня не все

цвета есть, но думаю, что их достаточно. Всё же здесь не княжеский терем, и яркостью, как и

богатством, кичиться неуместно.

Это был самый спорный момент. Дуне нравилось сочетать спокойные цвета или

использовать всего один-два цвета, но со множеством их оттенков. Душа бунтовала против

пестроты и ярких красок, но именно насыщенный цветом рисунок считался дорогим и

красивым.

Аграфена внимательно слушала и пусть с небольшим сомнением, но покивала, выражая

согласие и Дуня немного успокоилась.

Она залпом допила молоко и,оживившись, начала рассказывать о том, что задумала.

Дуняша быстро перебегала от одной стены к другой, размахивала руками, показывая

масштаб росписи или размер стеллажей, а также же успевая делать вид, что несёт гору посуды

издалека, чтобы расставить её на стол. Вышедшие из кухни монахини улыбались, наблюдая за

ней, а в их глазах появилось мечтательное выражение.

Для многих из них монастырь стал спасением, но женщин угнетало обилие камня и иногда

им казалось, что он студит не только тело, но и душу. Поэтому они были бы рады, если бы

маленькой боярышне удалось сделать обстановку более тёплой и жилой.

Аграфена оказалась благодарным слушателем и вовремя ахала, кивала или задавала

уточняющие вопросы.

— Неужто сделаешь всё, что сказала? — с надеждой спросила она.

— Коли помощники будут, то почему бы и нет?

— А кто тебе надобен?

Дуня объяснила, что ей необходимы леса, чтобы добраться до верхней части стены, а потом

показала на великолепную столешницу и начала объяснять, что полки должны быть столь же

массивны и солидны, но для них потребуется ковать опору.

— Да, самой тебе это не сделать, — усмехнулась Аграфена. — Думаешь, красиво будет?

— Уверена, — с жаром подтвердила она. — Это будет выглядеть надежно и близко к

природе, но даже если в трапезной эти полки не приживутся, то в помещении поменьше они

точно будут смотреться по-царски.

— Так уж и по-царски! — рассмеялась Аграфена. — Ну что ж, про мастеров я поняла…

— Бабуля, мне помощницы нужны будут… — тут Дуня осеклась, увидев, как исказилось

лицо родственницы. Такое улыбчивое и испещрённое легкими морщинками вдруг сморщилось, а губы задрожали… — Прости, матушка Аграфена, я… — испугалась она.

— Нет! — монахиня закрыла лицо руками и её плечи затряслись в безмолвном плаче.

Остальные тенями юркнули в кухню, а Дуня стояла столбом. Она сделала шаг вперед, намереваясь утешить, но остановилась, опасаясь сделать хуже.

Аграфена была такой уютной, понимающей, доброжелательно-снисходительной… она была

бабушкой… бабулей, которой у Дуни никогда не было.

Боярышня беспомощно оглянулась, сглотнула ком в горле и все же решилась подойти и

обнять.

— Я больше не буду, — покаялась она, сообразив, что, поддавшись обаянию задела чувства