Боярышня Дуняша

Она была уверена, что не случись с молодым видным бояричем беды, то стал бы он одним из многих, а так у него появилась цель, обновился круг знакомых, изменились ценности. Он стал чувствительнее к бедам и боли других, а это редкое для московского боярина качество.

— Девушки шепчутся, — Маша передернула плечиками и состроила грустную мордашку, чтобы было понятно, что дело касается несчастной любви.

Но Дуняша не заинтересовалась, наоборот, отвела взгляд и сделала вид, что продолжает заниматься созданием трафарета для коваля. Маша с удивлением посмотрела на неё, потом пригляделась и подскочила:

— Дунька, признавайся, что натворила!

— Я?!

Мария возвышалась над ней, сверкая глазами, и Дунечка вынуждена была признаться:

— Не я.

— А кто?

— Неизвестный доброжелатель.

Маша в упор смотрела на сестру и застонала, опускаясь в кресло.

— Говори, — велела она.

— Ну-у, — нехотя протянула Дуняша, — чиркнула пару строк бывшей невесте Петра Яковлевича.

— Что именно? — наседала Маша, не ожидая ничего хорошего.

Дуня подбежала к двери и проверила закрыта ли она. Потом вернулась к сестре и прошептала на ухо:

— Я написала княжне Холмской, чтобы она свои кривые ручонки не тянула к Петруше, а косые глазоньки свернула с его двора, потому что он мой.

— Что? — шокировано переспросила Маша, роняя рукоделие и оседая на сундук, и Дуня повторила:

— Она же была невестой Петра Яковлевича, а потом нос отвернула.

— Да это я знаю, ты про послание…

— Ну так я и написала, чтобы духу её не было, потому что Петруша нужен другим… более красивым и умным!

Мария взвыла и заходила кругами по горнице:

— Она нас в порошок сотрет! Холмские… они же! Дунька, как ты могла! Ты хоть понимаешь, что натворила?

Дуня изображала спокойствие и молчала.

— Кто ещё об этом знает?

— Никто, — едва слышно пробормотала она, жалея, что призналась.

— Кто передавал письмо?

— Я.

— Ты?

Дуня кивнула и зашептала:

— Я тайно… в церкви подсунула в складку на рукаве.

— Но… а если тебя заметили?

Сестра активно замотала головой и Машу чуть отпустило.

— Так значит, ты любишь Петра Яковлевича?

— Чего? — теперь уже Дуня вылупилась на сестру.

— Ну ты же сама… — Маша ничего не понимала.

Дуняша всплеснула руками и начала объяснять основы психологии, но сестра не поверила в эффект собственницы. А зря!

Через пару дней в девичьей Кошкиных им по секрету сказали, что бывшая невеста Петруши копытом бьёт, желая вновь видеть его своим женихом.

Племянницы Евпраксии Елизаровны гадали, где Матрёна Холмская могла увидеть брата с новой ногой — он вроде бы ещё не выходил в свет…

Дуняша расцвела от услышанных новостей, а Маша бросала на неё взгляды и крестилась.

Сестры не видели, как приглядывавшая за ними Евпраксия Елизаровна поднялась и наведалась к сыну, чтобы посмотреть Дунины рисунки с её пометками. С утречка к ней заходила доверенная женщина будущей сватьи и показывала подмётное письмецо к дочери от неизвестной соперницы. Княжна хотела узнать, кто ей перешёл дорогу.

Боярыня очень удивилась словам посланницы, ведь Матрёна сама отстранилась от Петруши и тем самым рассорила две семьи. А когда Евпраксия Елизаровна посмотрела письмишко, ещё больше удивилась… А потом повеселела и сейчас, глядя на девчонок Дорониных, убедилась в своих подозрениях. Вот только сравнит буквицы, чтобы точно знать, за кого молиться, а после можно к свадебке готовиться.

Маша стала частой гостьей в кремле и немного освоилась там, а Дуняша оставалась дома с Милославой, но подолгу сидеть и вышивать она не могла. В очередной раз сбежав от мамы, Дуня решительно взялась за обучение беспутного Митьки и тоскующей по непонятно чему Аксиньи. Митька давно ждал, что придумает для него боярышня, а здоровенная Аксинья даже не догадывалась, что её тяжелые вздохи давно привлекли внимание Дуняши. И вот, боярышня начала учить их валять шерсть.

По её замыслу Аксинья должна была валять валенки, а тощий Митька шить игрушки.

Девочка терпеливо объясняла основы работы с шерстью, показывала конечный результат и наблюдала, как получается у её учеников и есть ли у них энтузиазм. И вдруг, несколько дней спустя:

— Прости, боярыня, — бухнулся на колени Митька, — не могу я этим заниматься, —

признался он и втянул голову в плечи.

— Да ты даже не прочувствовал, — удивилась Дуня. — Это же не просто работа, а для души! Надо посидеть, придумать, разработать модель и создать…

— Бам! — Митька стукнулся лбом об пол, заставляя боярышню подскочить и нервно нарезать круги вокруг него.

— Бам! — повалилась на колени, валявшая валенки Аксинья и завыла, что она бы душу отдала, чтобы делать такие славные вещички, которые поручили бестолочи Митьке.

Дуняша смотрели на этих двоих, широко открыв глаза. Оказалось, что Митьке понравилось валять однотипные валенки и ни о чём не думать, а богатырше Аксинье возиться с мелкими деталями и придумывать что-то новенькое.