Боярышня Евдокия

— Юная госпожа увлекается философией, это похвально, — снисходительно произнес Олехно Судимонтович. — Но все мы наслышаны о том, как философы могут петь оды прямой линии или пустоте! — литовец повернулся к новгородцам и развёл руками, показывая, что нечего взять с чудаков. Кто-то хмыкнул, кто-то согласно кивнул.

— Я испытываю уважение к философам, — продолжил он, — но восхищаться пустотой… — он вновь повернулся к собравшимся, дожидаясь их реакции и теперь смешки раздались громче, — как и этими шариками, не намерен.

— Ну и кто тут дикарь? — надменно бросила Кошкина, заставив Олехно Судимонтовича резко повернуться к ней. — Не понимаешь философии, не умеешь видеть красоты в простом, не хочешь слышать об опыте предков.

— Я закончил Краковскую академию! — вспыхнул литовец. Он хотел сказать что-то оскорбительное, но его прервал итальянец:

— Признаю сеньориту победительницей! — воскликнул он на латыни и медленно повторил на русском, чтобы все поняли:

— Она права! — вновь перешёл он на латынь, и тут новгородский владыка дал знак своему спутнику и тот начал быстро переводить итальянца:

— Истинная красота содержится в простых формах. Мне потребовалась целая жизнь, чтобы понять это.

Фиорованти склонил голову перед Феофилом и с явным облегчением продолжил:

— Но мне, как и всем остальным, не терпится узнать и другие доводы, — он показал рукой на бильярдный стол.

Дуня кивнула и сразу же продолжила:

— Это игра, оттачивающая ум и тело. Я бы сравнила её с шахматами, но кое в чём шахматы уступают.

— И как же она называется?

Дуня замешкалась, не зная, какое название дать бильярду, но её выручил спутник владыки.

— Похожий стол есть у короля Людовика. Он каменный и на нем гоняют шары молоточками на длинных ручках, а игру называют карамболь.

— Спасибо, — поблагодарила Дуня, — игра пришла в наши земли с востока, и я думаю, что мы можем придумать ей своё название, как это сделали франки.

Боярышня быстро высыпала шары из котомки, сложила их в рамку и осторожно подняла её.

— Сеньор Фиорованти, составьте мне пару, — она протянула ему кий и больше ничего не говоря, разбила шары.

Они начали поочередно бить, но как только освоились, Дуня пальцем провела кривую, подсказывая Фиорованти, как можно заставить прокатиться следующий шар.

Будучи математиком, итальянец сразу же оценил подсказку, замер, потом сузил глаза и ударил так, что его шар дважды отскочил от борта, при этом загнав сторонний шар в лунку. Зрители ахнули. Кому-то понравилась удача фрязина, а до кого-то дошло, каким образом задействован ум в этой игре. Итальянец же перенёс весь свой восторг на юную боярышню:

— Сеньорита, это великолепно! Я даже не думал, что можно так… — он не находил слов и беспомощно взмахнул руками.

— Чему досточтимый инженер радуется? — недовольно высказался ганзеец и переводчик тут же озвучил его слова, заменив слово «инженер» на «розмысла».

— О, герр Ханау! — лучась радостью воскликнул Фиорованти. — Моё сердце поёт, когда я вижу работу истинных мастеров, а здесь её много. Великолепный стол, математически выверенные шары, идеальные ударные палки — и всё это имеет смысл! Я люблю красоту, но когда она полезна, то для меня вдвойне привлекательна.

Переводчик владыки быстро повторял слова итальянца, и новгородцы тут же обсуждали их.

— Так о чём спорили-то? — возмущенно воскликнули в толпе. — Уж как только не поносили московских боярышень, а они лицом чисты и остры умом. Вона какую игру показали! Любо-дорого глядеть!

И после этих слов стало шумно. Все стали делиться тем, что услышали в городе.

Дуня незаметно выдохнула и с удовольствием уступила своё место брату Кошкиной. Боярин Овин с радостью приступил к игре.

Она отошла в сторонку и постаралась прислушаться к разговорам. Теперь на неё смотрели дружелюбно, а пара молоденьких боярышень даже улыбнулись ей и пригласили в свой кружок.

Но тут она натолкнулась на испепеляющий взгляд Селифонтова. Была бы его воля он своими руками удавил бы её. Рядом с ним стояла горделивая боярыня. Точнее, по всему видно было, что это староста стоял подле властной женщины. Она была в возрасте, но не растеряла женской привлекательности. Взгляд её был оценивающим и недовольным, а уж когда эта боярыня встретилась взглядом с Кошкиной, то в её глазах полыхнула ненависть.

«Вот те раз!» — отступила на шаг назад Дуня, поддавшись инстинкту самосохранения.

— Дурно то игрище! — громко произнесла эта боярыня и повернувшись к владыке, презрительно молвила: — Кощунство поощрять сие!

Народ притих, лицо Феофила закаменело, а женщина неспешно развернулась и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Перед нею торопливо расступались, кто-то успевал склонить голову, выражая своё почтение, а до Дуни только что дошло, что она видела Борецкую.

Глава 10.

«Ну ничего себе! — изумленно подумала Дуня. — А мадам-то считает себя владычицею морскою… тьфу, новгородской!»

В зале на пару мгновений установилась гробовая тишина, а потом Дуня с удивлением отметила, что одна часть собравшихся возмущенно запыхтела, а остальные транслировали радостно-злорадное воодушевление.