Бояться нужно молча

В детстве я слышала от родителей нечто подобное. А сейчас сжимаю кулаки и стискиваю зубы так, что вот-вот их сломаю.

— Вам нужно успокоительное.

— Нет, пожалуйста! — прошу я странным высоким голосом. Слова мне не принадлежат.

Не я контролирую тело — оно контролирует меня. Я ищу, за что бы ухватиться, и не нахожу. Руки и ноги танцуют в собственном ритме и тянут, тянут меня в пропасть.

Когда бешеная карусель разгоняется до отметки «потеря сознания», в вену вливается спасительная жидкость. Я расслабляюсь.

— Умница. — Утешитель выкидывает шприц в урну.

На тумбочке возле кровати загорается планшет. Джон читает.

— Не томите, — прошу я.

— Ваша карма не задерживается в организме. — Он смотрит на меня с сочувствием. — Сколько бы вы ни пополнялись, сколько бы благородных поступков ни совершали, она будет иссякать. Я подсоединился к вашему индикатору. — Утешитель показывает на планшет. — Вы больны с детства? Вас уже лечили?

— Да, — выдавливаю я. — В девять.

Но я ничего не знаю о том, что это за болезнь. Родители решили не предупреждать, что изо дня в день я балансирую на острие ножа. Наверное, именно об этом «рецидиве» шла речь в последнюю нашу встречу.

— И пятнадцать лет все было нормально? — удивляется Джон. — Такое случается из-за стрессов. А вы как раз пережи… — Он замолкает, видя, как я тереблю простыню. — Извините.

— Нет, продолжайте. Что с моей сестрой?

— Она в третьем блоке. Не волнуйтесь, там о ней позаботятся.

Я горько фыркаю.

— Вы в своем уме? Она будет жить среди убийц, а вы меня успокаиваете?

— У невиновных свое отделение. Там порядки помягче. Звоните ей.

— Отлично! — Я хлопаю в ладоши. — О другой судьбе для Эллы и мечтать нельзя!

— Уймитесь! — рявкает Джон. — Вашей сестре я не помогу. Зато вам — попытаюсь. Не мешайте мне работать.

Он прав. Я ощущаю это каждой клеточкой тела, но бессильная ярость отравляет сердце. Сестра в беде, а я слушаю бредни Утешителя, который не пережил и сотой доли того, что пережила я.

Щеки наливаются предательской теплотой.

— Что мне делать? — по-детски наивно спрашиваю я.

— Мы понаблюдаем за вами дня три. Проследим, с какой скоростью будет иссякать карма. Есть вероятность, что проблема уйдет. Но…

— …Я могу обнулиться? — Мне не страшно. Я даже получаю удовольствие от таких мыслей.

— Именно. Убедимся, что этого не произойдет, и выпишем. — Джон поднимается. — Скоро завтрак. Вы проспали целую ночь. Индикаторная батарея на нуле. Поверните запястье к солнцу, зарядитесь. Или вам понравилось терять сознание?

— Не смешно, — бросаю я, но послушно закатываю рукав и тянусь к ярким утренним лучам. Сегодня на удивление тепло. Даже сквозняк не сеет по коже ледяные мурашки.

— Я во втором блоке?

— Да. Реабилитация для людей.

…а не сущностей.

Как жаль.

— Можно воспользоваться планшетом? — Я уточняю скорее из вежливости. «Техника во всех блоках — бесплатная», — вещает Семерка с экранов Сети.

— Конечно, — говорит Джон и скрывается в коридоре.

Я тянусь к планшету. Пальцы не трясутся, и, кажется, у меня получилось бы встать, но эксперименты — потом.

Я захожу в Сеть. Ищу информацию о третьем блоке. Копирую контакты и набираю номер.

— Отделение невиновных. Чем могу помочь? — раздается высокий женский голос.

Я тереблю волосы.

— Мне нужна Элла Бейкер.

Молчание.

— Вы меня слышите? — шепчу я.

— Хм… Пациентка не хочет ни с кем разговаривать. Прошу прощения.

— Почему?

— Такое бывает с молодыми сущностями. Дайте ей время прийти в себя.

Прийти в себя.

Эта женщина не понимает, о чем просит.

Я отключаюсь. Ввожу номер, выученный еще в первом классе. Ответь, Кир. Преврати все в шутку…

Хоть это и невозможно.

Спустя сотни ударов сердца на экране появляется друг.

— Сова, ты где пропадаешь? — ворчит он вместо приветствия. — Я вообще-то жду.

— Странно. Я думала, с новой подружкой тебе некогда скучать.

— А чего это ты в больничной одежде? — С подозрением щурится он. — Случилось что?

Я до боли закусываю губу.

Просто успокойся. Просто объясни.

Просто уничтожь себя.

Из горьких мыслей меня вытягивает недовольный голос Кира:

— Сова? Ты там жива?

Нет. Я умерла еще вчера.

— Все хорошо, — глупо улыбаюсь я. — Тут такое случилось…

— Не пугай меня.

— Элла сбежала на стройку, — начинаю я.

С каждым словом Кир мрачнеет, а я исчезаю, разбираю себя по косточкам и все отчаяннее борюсь с желанием разрыдаться.

— Ты это. Держись там. Я приеду. Лады?

Мы прощаемся. Я вздыхаю и опускаю ступни на ледяной пол. Рядом валяются тапочки, но мне нужен холод. Чтобы очнуться. Чтобы вернуться в реальность.

Я поднимаюсь.

Мышцы бетонной тяжестью тянут меня ко дну. Я хватаюсь за тумбочку, а голова продолжает кипеть. Мне бы нырнуть в жидкий азот и не всплывать.

В коридоре много людей: Утешителей и таких, как я. Потерянных, слабых до тошноты.

Через пять дверей ядовито-белым светится вывеска столовой. Я не голодна, но сидеть в одиночестве не могу. Громкие голоса мешают думать. И пусть.

Здесь люди живее, чем на улицах. Они не в масках. Они — не картонки.

Все кружится. Я замираю у входа. Боюсь смотреть на индикатор. Какой он? Красный? Оранжевый? Зеленый?