Бояться, сволочи!

А он мне на это говорит: «Вот как раз за это я и не люблю нашу реальную демократию - за то, что она оставляет возможность всяким фашистам приходить к власти». - «Да, но такая демократия, согласись, приятель Мартин, она очень мало похожа на демократию. Скажите уж тогда честно, что все эти ваши слова насчёт плюрализма мнений - это не более чем дымовая завеса, скрывающая тот факт, что на самом-то деле вам нужна совсем не демократия, которую я по простоте душевной понимаю как пропорциональное представительство разного рода мнений в органах народной власти. Нет, вам, выходит дело, нужна вовсе не демократия, а диктатура своих «понятий»». Но однако же Мартин ничего мне не ответил на это «честно», а вместо этого просто поменял тему и стал сетовать на то, что вот-де Европа вообще и Испания в частности наводнены выходцами с Юга и Востока, то есть в нашем варианте - «лицами кавказской национальности», а в их варианте - арабами, турками и прочей, по его словам, «нечистью» (выражение, заметим в скобках, демократа не очень-то украшающее) - «нечистью», ведущей себя по-хамски, угнетающей коренное население, не уважающей законов тех стран, в которые они всей своею «шумною толпой» переселяются. Выразив своё возмущение «чёрными» (но при этом, что характерно, даже не пожелав оговориться, что он, конечно же, не расист, не поймите, мол, меня превратно), мой виртуальный друг пришёл в ярость и стал задавать самому себе риторические вопросы типа: почему-де им, «чёрным», позволено строить мечети в Мадриде, тогда как вот нам, «белым», не разрешают въезжать в Мекку? Какая во всём этом, мол, демократия? «Ну так вот тот же Ле Пен, - говорю, - предлагает вам, европейцам Запада, этот узел не развязывать, а рубить, меж тем как вы, этакие все из себя демократы, застыв в почтительной позе безмолвного ожидания, смиренно надеетесь, что когда-нибудь, когда рак свистнет, этот вопрос будет решён вашим, испанским, правительством, в частности, и Советом Европы - вообще, хотя в общем-то всем уже давно очевидно, что правительствам (и Совету Европы - вообще) всё это по барабану».

В ответ на это он мне опять затянул свою унылую привычную песнь: «Ле Пен сволочь, а французы шовинисты». «Ну, - думаю, - упрямая западноевропейская башка, нудный же ты мужичонка», - и снова меняю тему, говоря ему так: «Ну хорошо, вы там у нас Единая Европа и всё такое прочее; это, в конце концов, ваши проблемы, что вам делать с «лицами арабской национальности» - у нас подобного добра и у самих много, ну вас к лешему, разбирайтесь сами. Давай лучше на вопрос международных отношений посмотрим под другим углом зрения: вот как вы там, на Западе,считаете - Россия она кто: она Европа или не Европа?» И тут уж он, бедняга, едва не задохнулся от восторга: «Ну да, естественно, naturalmente, Россия - великая страна, как же, слышали! Достоевский! Чайковский!! Матрёшки!!! Огромные просторы, необыкновенная стойкость народа, всегда дававшего отпор оккупантам!» Тут я наконец вздохнула с облегчением и поняла, что вот теперь-то уж пришла пора воспользоваться моментом, чтобы закосить под кукушку, хвалящую петуха, и, приосанившись, в свою очередь, сама начала восторгаться испанцами (и, надо сказать, совершенно искренне). «Полно, Мартин, - говорю, - полно, голубчик, умерь своё восхищение: не мы одни, русские, в Европе такие уникальные, брось прибедняться-то, потому что вот и у вас имела место Реконкиста, которая была, прямо скажем, и подольше, и потяжельше нашего пресловутого «монголо-татарского ига». И вот, имея такой-то опыт борьбы с «лицами арабской национальности», вы теперь прямо-таки и не знаете, как бороться с вашими новыми «маврами»? Да вот и Наполеону, кстати сказать, по мордасам когда-то надавали не одни только русские, и, покуда вся Европа безмолвно лежала под Бонапартом, только Испания и Россия…»