Бойня

Теперь он жил во Франции, но я за эти годы несколько раз встречался с ним, когда он приезжал навестить тетю и приходил с нею на скачки. Он мне по-своему нравился, а вообще я его почти не знал. Когда я услышал, что он приезжает в гости, я даже не подумал, какое впечатление он может произвести на блестящую американку, которая работает в информационном агентстве и тоскует по Леонардо да Винчи.

— Кит! — сказала принцесса. Я оторвался от размышлений об Озерной области и сосредоточился на ее спокойном лице.

— Ну что ж, — сказал я, — одни скачки труднее, другие легче.

— Вы уж постарайтесь!

— Хорошо.

Наши встречи перед скачками со временем превратились в короткие спокойные интерлюдии, во время которых мы мало говорили, потому что понимали друг друга без слов. Большинство владельцев приходили в паддок в сопровождении своих тренеров, но Уайкем Харлоу, тренировавший лошадей принцессы, в последнее время перестал посещать скачки. Он постарел, и ему трудно было разъезжать туда-сюда, да еще зимой. Уайкему уже изменяла память, и колени у него дрожали, и все же то человечное отношение к лошадям, которое с самого начала вывело его в ряды лучших тренеров, не изменяло ему. И он по-прежнему выпускал из своей конюшни на восемьдесят голов нескончаемую череду победителей, и я ездил на них, поминая Уайкема добрым словом.

Принцесса неутомимо появлялась на скачках в любую погоду. Она гордилась подвигами своих «приемных детей», обсуждала их будущее, вспоминала прошлое, заполняя свои дни делом, интерес к которому не угасал. За много лет у нас с нею сложились отношения официальные и в то же время достаточно тесные. Мы делили радость успеха и горечь поражения, легко понимали друг друга во всем, что касалось скачек — а в остальном наши жизни не пересекались. Так было до прошлого ноября, когда Даниэль приехала из Америки, потому что ее прислали работать в Лондон, и очутилась у меня в постели. С тех пор Касилия видела во мне будущего члена своей семьи и часто приглашала в гости, но наши отношения, особенно на скачках, остались прежними. Они сложились слишком давно и, похоже, устраивали нас обоих.

— Желаю удачи! — беспечно сказала она, когда пришло время садиться в седло. Мы с Каскадом легким галопом направились к старту. Он, видимо, разогревался, но, как обычно, ничего не сообщал мне о своих ощущениях. С некоторыми лошадьми мысленное общение может быть почти таким же внятным, как человеческая речь, но вороной, стройный, резвый Каскад постоянно пребывал в беспомощном молчании.

Скачка оказалась куда труднее, чем я думал: один из наших соперников за то время, что мы не встречались, стал значительно более опытным. Они с Каскадом шли голова в голову, и на поворотах он висел на нас, как репей.

После последних четырех препятствий, на финишной прямой, он по-прежнему шел бок о бок с Каскадом: его жокей отжимал нас в сторону, хотя вся дорожка была свободна. Это была деморализующая тактика — этот жокей часто использовал ее против лошадей, которых считал опасными соперниками. Но я был не в том настроении, чтобы позволить ему или кому-то другому загонять меня в угол. В душе у меня кипела безжалостная ярость, я с трудом сдерживал рвущееся наружу отчаяние.

Я жестко вывел Каскада на последние препятствия и безжалостно погнал его на финишной прямой. Быть может, ему это не нравилось, но ведь он мне ничего не говорил.

Мы обошли противника на несколько дюймов. Каскад сделал несколько неверных шагов и остановился. Мне было немного стыдно. Я не радовался победе и, возвращаясь туда, где расседлывали лошадей, испытывал не очищающее освобождение от напряжения, а только нарастающий страх, что моя лошадь вот-вот упадет мертвой от перенапряжения.

Каскад на трясущихся ногах прошел к месту победителя, чтобы принять похвалу, несомненно, им заслуженную. Принцесса подошла, чтобы поздравить его. Глаза у нее были слегка встревоженные. Результат фотофиниша был уже объявлен. Каскад действительно победил. Но принцесса, похоже, больше беспокоилась не о победе, а о том, какой ценой она досталась.

— Вы его не слишком гнали? — спросила она, когда я соскользнул на землю. — По-моему, вы перестарались, а, Кит?

Я похлопал Каскада по дымящейся шее. Рука сразу стала мокрой от пота.

Многие лошади не выдержали бы такого напряжения — но Каскад выдержал.

— Он молодец, — сказал я. — Выложился полностью.

Принцесса смотрела, как я расстегнул подпруги и снял седло. Конь стоял не двигаясь, опустив голову от усталости, пока Дасти, путешествующий с ним главный конюх, накрывал его взмыленное тело теплой попоной, чтобы лошадь не простыла.

— Вам не надо ничего доказывать, Кит, — сказала принцесса очень отчетливо. — Ни мне, ни кому-то другому.

Я в это время забрасывал подпруги на седло. Услышав такое, я остановился и в изумлении воззрился на нее. Никогда еще я не слышал от нее ничего столь личного, никогда при мне она не высказывалась столь недвусмысленно.

Наверно, мое горе отражалось у меня на лице слишком отчетливо... Я медленно закончил собирать подпруги.