Бойня

Ула включил радио. Звук отличный, все-таки чуть не дюжина динамиков, а дисплей темный. Это еще что? Машина новехонькая, надо бы заехать на сервис в Эстхаммаре, пусть сделают. Дали гарантию – выполняйте.

В понедельник и съезжу, решил он. Только бы не забыть. Записать, что ли, где-нибудь… да ладно. В следующий раз сяду за руль – вспомню.

Внезапно музыку прервал женский голос. Ула поморщился. Стало невозможно слушать радио – сплошная болтовня. Даже музыку прерывают, чтобы что-то провякать.

Но голос известный – то и дело возникает. Рассказывает, какой она была толстухой, пока не взяла себя в руки. Как сидела перед холодильником и сметала все подряд. А потом решила: сейчас, Мона. Сейчас или никогда. Либо жир, либо карьера. Позвонила в Stockholm Bariatric[33] – и бац! Добро пожаловать в нормальную жизнь.

Ула переключил станцию – то же самое. Бла-бла-бла… И даже не разберешь, где реклама, а где пропаганда.

Опять вспомнил про незакрытый шлагбаум. Узнает Росси – горло перережет.

Он несколько раз сильно зажмурился, каждый раз стараясь после секундного мрака открыть глаза пошире.

Нечего об этом думать.

Не доезжая до Норршедика, свернул на заправку. Хотел уже сунуть карточку в щель, как вспомнил: он же не завтракал. Кажется, не завтракал. Вообще-то он плохо помнил, что было утром. А вчера? Тоже… туман.

Ула сунул карточку в бумажник и захлопнул дверцу. Уже после первых двух шагов вспотел. Страшно хотелось пить. Интересно, продают ли в нынешние времена на заправках народное пиво?[34]

В помещении было заметно прохладнее.

– Пару сосисок, – бросил он парню за кассой и пошел к холодильному шкафу. Хоп-ля! За стеклом выстроилась шеренга пивных банок.

Проглотил набежавшую слюну, взял две банки и вернулся к кассе.

– Горчица? Кетчуп?

– И то и другое. – Ула поставил банки и полез за бумажником.

Кассир встал и открыл дверцу микроволновки:

– Прошу.

Ула с удивлением уставился на тонкие, бледные сосиски на желтой вощеной бумаге.

– А хлеб?

– Очень сожалею.

– Что значит – сожалею?

– Мы не подаем хлеб. Покончили с этим. НДП – новая диетологическая политика. Соевые сосиски. Кетчуп без сахара. Восемьдесят килокалорий.

– Ты шутишь? Какая еще эндэпэ?

– Очень сожалею, – повторил парень. – Семьдесят пять крон.

– Семьдесят пять?!

– Пятнадцать – сосиски. Пиво – тридцать крон штука.

– Ни хрена себе… – Ула с нарастающим раздражением полез в бумажник.

При таких ценах щедрая, как поначалу казалось, компенсация Росси испарится куда быстрее, чем он надеялся.

Парень смотрел на него с искренним сочувствием.

– Мы делаем, что велено. Чтобы народ не обжирался насмерть. А вы не заметили? Теперь везде так. В новостях же говорили. Во всей стране не найдете заправки, где вам дадут хлеб.

Ула достал сотенную бумажку.

– В новостях… откуда мне знать? У вас что ни день, новые правила.

– Добро пожаловать в светлое будущее. – Голос за спиной.

Ула обернулся. Здоровенный молодой мужик с неухоженной бородищей на пол-лица. Можно было бы принять его за норвежца, если б не типичный упландский акцент.

– Погодите, – добавил бородач, – год закончится, и сосискам хана. Даже соевым. – Помолчал и кивнул в сторону пивных банок: – А уж жидкий хлеб, как его называют, пивко – сто крон банка, не меньше. Есть и другой способ – подавать в пипетках.

Ула принял сдачу.

– Что за идиоты… коллективное наказание. Всех под раздачу. Если кто-то обжирается насмерть, я тут при чем?

– Думаю, проблема не в этом, – тихо произнес бородач.

Ула открыл банку. Услышал знакомое шипение и почувствовал, как отпускает напряжение, как все тело словно отмякает, становится податливым и послушным. Будто неделю брел по пустыне без глотка воды.

– За этих, мать их, зануд! – торжественно произнес он, отпил большой глоток и с облегчением рыгнул. – За похудевшую Швецию!

Помахал банкой, но сразу прекратил – так можно все пиво расплескать.

Наклонился к притворяющемуся норвежцем парню и передразнил:

– Год закончится, и сосискам конец. Ну уж нет. Не сосискам. Сосиски были и будут. Этим, кто… ну, вообще… Знаешь, с кем говоришь? С хозяином! Я им хозяин, этим сосискам, разжиревшим в сардельки! Я…

Лицо притворного норвежца изменилось так, что Ула осекся на полуслове.

Что я болтаю? – мысленно ужаснулся он и двинулся к двери. Обернулся и блуждающим взглядом обвел помещение. Где у них часы? Мало того что подают дерьмо за бешеные деньги, даже нормальных часов, сволочи, не завели.

– Осторожно! Там ступенька! – крикнул кассир.

Ула и в самом деле споткнулся, но не упал.

– Мне надо в “Сси…” В “Ссистеммет”… а времени-то сколько? – пробормотал он и толкнул стеклянную дверь.

– На старые дрожжи, – усмехнулся кассир.

Пульс тяжелыми ударами отдавался в висках.

– Кто это был? – Ландон повернулся к парню за кассой. – Ну, этот… во флисе?

– А-а-а, этот… Старый алкаш. Всего-навсего. – Увидел, что посетитель не в себе, и добавил: – Да не обращайте внимания. Безвредный старик.

– Значит, ты знаешь, откуда он?

– Здешний. Фермер. Кажется, из Фалунды.

– Фалунды?