Бойся меня

Я больше не удивляюсь, как мастерски ему удается читать мысли: он, черт подери, предусмотрительно купил бутылку в баре клуба, зная, что Громов пошлет за ним своих людей.

— Ты, как и всегда, угадал. Ты близок со своей мамой? Есть ли у тебя братья или сестры? Чем занимается твой отец, если вы общаетесь, конечно.

Рука, поглаживающая мою поясницу, сбивается, но потом вновь возобновляет движение.

— Отвечу по порядку. Со своей матерью я не близок хотя бы потому, что она много лет не появлялась в Москве. В силу обстоятельств у нее нет возможности приехать. Братьев и сестер, у меня нет, и я совсем об этом не жалею. Мой отец был художником, которого прессе нравилось сравнивать с Бэнкси благодаря их выдающемуся видению окружающего мира. Мы не общаемся, потому что пять лет назад он сгорел в своей студии вместе со всеми работами. Ущерб тогда оценили в десятки миллионов рублей.

От шока и изумления я даже привстаю на локте:

— Твой отец — Вениамин Раевский?

Даже настолько несведущий в искусстве человек как я, помнит лицо известного столичного художника, так примелькавшееся на страницах глянцевой прессы. Его картины, вроде костюма от мирового кутюрье, считали нужным приобрести политики и звезды. О трагическом пожаре в его студии, находившейся в самом модном районе Москвы, почти месяц трубили газеты.

— Да, это он. Теперь ты знаешь мою фамилию.

Эмоции и сочувствие переполняют меня и, повинуясь им, я глажу его плечо.

— Мне очень жаль, что так вышло.

— Не стоит. Вряд ли ты прочтешь об этом в прессе, но отец был алкоголиком. Рано или поздно они все плохо кончают.

— Получается, ты совсем один?

Рука Саввы обхватывает одеяло, прикрывающее мою грудь и мягко тянет его вниз. Его голос меняется, становится глубже, чувственнее.

— Уже нет. Теперь у меня есть ты.

29

— У тебя иногда не возникает желания что-нибудь приготовить? — спрашиваю я сидящего за столом Савву, пока выкладываю привезенную курьером еду на тарелки. Аромат свежеприготовленного мяса заставляет меня незаметно сглотнуть набегающую слюну. Я, оказывается, так сильно проголодалась.

— Не помню за собой такого. А ты?

Я аккуратно ставлю тарелки на стол и, заняв стул напротив Саввы, берусь за вилку:

— Раньше я любила готовить, но постепенно стала об этом забывать. Начинаешь думать: для чего мне целая кастрюля супа, если я живу одна? Не проще ли купить его в магазине?

— Такая практичность следствие твоего ритма жизни. Моя мать постоянно готовила, потому что у нее не было других занятий. Ты много работаешь, что традиционно свойственно мужчинам, и твоя женская сущность начинает отходить на второй план. Все вполне закономерно.

Я в очередной раз удивляюсь его наблюдательности и уму. Ему двадцать шесть, а меня порой не покидает чувство, что Савва проживает вторую жизнь. Откуда в нем такое понимание человеческой натуры, комплексов и людских страхов?

— Иногда мне хочется что-нибудь приготовить.

На его губах появляется улыбка ослепительная в своем очаровании.

— Например, когда ты рядом со мной?

Я вспоминаю, как закидывала продукты в корзину, пока Савва ждал меня в машине, и с каким удовольствием варила для него кофе после ночи нашего секса. Да, пожалуй, мое проснувшееся желание готовить связано с ним.

— Скорее всего.

— Это потому что ты чувствуешь себя женщиной. Ты знаешь, что я тебя сильнее, и тебе хорошо со мной в сексе. Рядом со мной ты позволяешь себе быть слабее, и гендерная гармония, заложенная природой, вновь торжествует. Женщины не случайно превращаются в холодных и циничных добытчиц. Просто рядом с ними не оказывается мужчин, готовых заботится о них так, как они того заслуживают.

— Думаешь, я чувствую себя слабой рядом с тобой?

— Я не сказал, что ты слабая. Слабые люди не достойны внимания. Я сказал, что рядом со мной ты позволяешь себе быть таковой. Смущаешься, не боишься показывать свои страхи, допускаешь чужой инициативе вмешиваться в свою жизнь.

Я опускаю глаза в тарелку, делая вид, что сосредоточилась на еде. Савва прав, тысячу раз прав. С ним я становлюсь мягче, гибче, нежнее. Даже работа, которая годами была любимой частью моей жизни отошла на второй план. За минувшие сутки я ни разу о ней не вспомнила. Разве такое когда-либо случалось раньше?

— Чем мы займемся сегодня? — уточняю я после того, как наш поздний завтрак окончен, и мы перемещаемся в гостиную. — Если тебе нужно работать, то я могу поехать к себе, а если нет — то мы могли бы, например, посмотреть фильм.

— Мне больше нравится второй вариант, — Савва садится на диван и, обхватив мое бедро, тянет к себе. Я со смехом утыкаюсь лицом в его плечо и в сотый раз непроизвольно вдыхаю его запах. В груди распространяется уютное тепло и становится легко будто от глотка шампанского. Сидя у него на коленях в мужской футболке и с растрепанными волосами я чувствую себя юной, беззаботной и абсолютно счастливой.

— Какие фильмы ты предпочитаешь? — Савва берет в руки продолговатый джойстик, после чего черная плазма на стене вспыхивает изображением дневных новостей.

— Не знаю… Что-нибудь легкое, наверное.

— Комедии, мелодрамы?