Бойся мяу

Сашка сперва слабо кивнул, потом дернул плечиками.

Зачем он вообще с этим козлом разговаривал? Какое, к черту, «помоги-ка»? Женек разозлился на младшего, но тут же сообразил, что ведь тот не кидался яблоками и не видел тех хулиганов, а сам он ему ничего не рассказывал. Не мог Саша знать, что этот «мальчик» плохой и притом опасный. Как и сестры – им он тоже не рассказывал. Нет, он хотел и даже пробовал, но его как провинившегося особо не слушали. Ну, были какие-то мальчики, ну, повздорили, яблоки-то тут причем?

Женя взглянул на ножик. Только что рукоятка была мокрой от Сашкиных ладоней, теперь же – сухая и шершавая. Казалось, зола с нее осыпается тонким слоем и пристает к пальцам. Повертел в руке, мутное грязно-серое лезвие света не отражало, не блестело. Выглядело каким-то инородным, словно из редкого или несуществующего металла.

Захотелось его пощупать, попробовать на остроту. Это было глупо, но желание не отпускало. Лезвие подлетело к свободной руке, нашло большой палец, прижалось. Глядя, как белеет кожа под металлом, Женек заставил себя вспомнить, от кого этот нож и как напуган был Саша. Заставил разозлиться.

Зачем этот нож?! Это ловушка, приманка? Что он значит: «не подходи к нам» или «мы тебя еще достанем и отомстим»? Чей он и что с ним делали?

Женька поспешно зажмурил глаза, сильно, до боли, потому что живо представил, как этим ножиком кого-то, маленького мальчишку, убивают, вонзая в сердце. Или, боже, перерезают горло… Дернуло отшвырнуть нож, но он словно врос в ладонь.

– Еще он резал яблоко, – буркнул вдруг Саша.

– А? – дрогнул Женя. – Резал? Что-что?

– Пока он не дал мне ножик, резал яблоко, чистил от кожуры. Но не ел, выкидывал. Кажется, яблоко было плохое, с коричневыми пятнами, – вспоминал братик. – Я сперва подумал, что это его он просит подержать… Потом он сказал: «Передай своему братцу – пришельцу…

Женек раздраженно закивал. Но Сашка продолжил:

– Что мы еще угостим его яблочными пирожками».

– Выдумываешь?! – вспыхнул Женя. Стало жарко. Уши горели.

– Нет! – выпрямился братик на диване – кажется, он оклемался, – и добавил виновато: – Я просто это пропустил, потому что забыл… случайно.

– Вот уроды! Гавнюки поганые! – взорвался Женек.

Огрызок мерзкого пирожка, боль в руках и слезы, их глумливый смех – всё тут же вернулось. Он схватил нож и, бешено топая, рванул к выходу.

Только запрыгнул в галоши, только потянулся к двери, как она распахнулась. На пороге от неожиданности замерла мама.

– Куда это ты собрался, хулиган?

Женька опешил. Мозг отключился, рот, хватая воздух, пытался что-то выдать. Спустя пару секунд первым делом кипящая голова сообразила спрятать ножик. Женек не стал заводить руку за спину и держать ее там, будто так и надо. Он сомкнул кулак, укрыв рукоятку, чуть согнул запястье, прижав лезвие плашмя к руке, а руку – к телу. Затем только сморозил:

– Помочь бабушке.

– Долго же ты решался, – укоризненно произнесла мама. – Что, скука пересилила лень?

В обычной ситуации Женя огорчился бы таким упрекам, но сейчас нож в руке обжигал кожу, и голову занимала лишь одна мысль – скорее сбежать. Поэтому просто пожал плечами. Мама посмотрела как-то оценивающе, мол, что это с ним случилось, не притворяется ли. Наконец отступила, пропуская:

– Ладно, иди. Она на огороде. И смотри не халтурь.

Женек часто закивал и вышел в дверь. На крыльце у самых ступенек за спиной раздалось:

– Стой, погоди-ка.

Он медленно обернулся. Готов был уже скинуть ножик между перил. Но мамы на пороге не оказалось. Она появилась спустя три-четыре секунды, подошла и нацепила ему на голову чью-то старую кепку.

– Всё, иди. И давай больше энтузиазма, а то лицо – будто на расстрел ведут.

Женька насильно улыбнулся, но, вспомнив кое-что, заулыбался уже от души:

– Мам, а ты правда бегала по стенам?

Она удивленно уставилась на него. Он рассмеялся и, не дожидаясь ответа, сбежал с крыльца. Внезапно вся злость покинула его. Он пересек двор и нырнул в хлев.

Нож однако по-прежнему жег руку. А Женя уже не мог вспомнить, что намеревался сделать, когда в гневе бросился с ним из дома. Опасливо осмотревшись, он раскрыл кулак. Что-то произошло с лезвием. Оно изогнулось сильнее, стало толще и почернело. Слилось с рукояткой, которая не ощущалась больше деревянной.

Торопливо поднеся руки к свету, Женек нашел в них не ножик, а коготь. Крупный, обугленный и, несомненно, кошачий.

Коготь обжег руки и – диким испугом – глаза и сердце. Он отбросил его. Тот приземлился на край соломенной кучки. Солома тут же вспыхнула. Огонь мгновенно побежал по ней к стенам хлева и к ногам Женька. Он вскрикнул и кинулся втаптывать пламя.

Огня уже не было, но еще несколько секунд он продолжал работать ногами. Убедившись, что пронесло, выдохнул, снова огляделся. Кажется, никто не видел. Подставил руки к свету. Ладони бледные и влажные, никаких ожогов. Но зола, она будто все еще покрывала их. Женя вытер руки о футболку, почувствовал, как под левой колотится сердце.