Бойтесь данайцев, дары приносящих

По радио он слышал потом и в газетах и журналах читал (никакого телевидения на полигоне не было) бравурные рапорты о том, что «советская техника сработала отлично, все системы корабля действовали, как часы». Владик, в отличие от обычных жителей Страны Советов и мировой общественности, знал, что из шести полетов, предшествовавших запуску «Востока», только два были полностью успешными. И только в четырех подопытные собачки вернулись на Землю живыми-здоровыми.

Владик еще в ходе полета Юры Самого Первого, в бункере, первым высчитал, что космонавта закинули над планетой на восемьдесят километров выше, чем планировалось. И, значит, если бы тормозные двигатели вдруг не сработали, то человек никогда не возвратился бы домой. Через десять суток у него кончился бы воздух, он умер бы от удушья, а корабль с мертвым телом носился бы у всех над головами еще в течение двух-трех лет.

Спустя пару месяцев после полета Юры Первого до Владика, как до одного из разработчиков корабля «Восток», довели совершенно секретный отчет первого космонавта о полете. Владик читал его (в особом отделе, под роспись) и хорошо понимал, что были моменты, когда жизнь космонавта висела на волоске. Например, когда приборный отсек не отделился, как планировалось, от спускаемого аппарата, и в течение десяти минут, пока не сгорели специальные текстильные ленты, пилот кувыркался в своей капсуле, не понимая, что происходит и что с ним дальше будет. Или когда при посадке не открылся клапан, подающий в скафандр воздух.

Однако, на удачу Королева, Юры Первого и Никиты Сергеевича Хрущева, все обошлось. Бог и судьба в очередной раз охранили Россию. Счастье, охватившее россиян, было тогда безмерным. А Владик с Радием на полигоне попросту банально напились. Юра Самый Первый полетел в среду, и до следующего понедельника всем объявили, гласно или негласно, выходной. А спирт начальство выписывало по норме: чайник на человека.

Но то был один из немногих праздников или хотя бы выходных. Обычно все время занимала работа. Потом, много позже, вспоминая тот свой год, проведенный на космодроме, Иноземцев уподоблял его для себя монашескому постригу. В самом деле: как братия, они жили исключительно мужским коллективом. Существовали скудно: он, к примеру, обитал в комнате на пятерых, с удобствами в конце коридора, с водой для умывания, подающейся по расписанию, и мытьем раз в неделю в бане (или, летом, в Сыр-Дарье). Питались они погано. Трудились, как положено братии, днем и ночью. Правда, не молились – но мечтали о звездах. А первого человека забросили в космос во время Светлой Седмицы – об этом он, комсомолец, впрочем, узнал совершенно случайно, из письма своей бабушки Ксении Илларионовны, которая старорежимно поздравляла его с Пасхой. Пасха, оказывается, тогда, в шестьдесят первом, случилась девятого апреля. Юра Самый Первый полетел как раз в среду пасхальной недели.

Потом Владика не раз поражало задним числом, как могла сочетаться тогда полнейшая убогость быта – и его самого, и большинства советских людей – с устремленностью к звездам и тем, что они стали первыми. В те времена рассказывали анекдот: корреспондент звонит домой Гагарину, трубку берет дочка. Журналист спрашивает: «Можно ли поговорить с Юрием Алексеевичем?» Дочурка отвечает: «Папа находится на околоземной орбите, опустится в одиннадцать часов». «А мама?» – продолжает настойчивый щелкопер. «А она пошла в магазин за маслом, там очередь, поэтому, когда вернется, я сказать не могу».

Анекдот – анекдотом, но другой, самый что ни на есть реальный случай из советской жизни тоже поразил Иноземцева. В тот день, когда Юра Самый Первый стартовал, его отец отправился в соседнюю деревню, подработать. Подшабашить, как тогда выражались. (Был отец плотником, и, говорят, неплохим.) Разумеется, о том, что Юра готовится в космонавты, отец не знал. О том, что он полетит и когда, – не ведал. А тут – случается вдруг такой всесоюзный или даже всемирный бемц. Местное начальство получает строжайший приказ: всю семью героя немедленно доставить в Москву для дальнейшего чествования. Хватились отца героя, звонят в сельсовет: мы немедленно вышлем за ним машину. Там смеются: машина не пройдет, даже «газик»: весна, распутица. «Тогда у военных возьмем бронемашину!» – «Не надо, – отвечает отец героя, – я пешком дойду, или лошадь мне дадут, доеду». Вот и получалось: дорогу в космос (как претенциозно восклицали журналисты) советские люди прокладывали, а обычных дорог в стране была явная нехватка.