Бойцовский клуб

Мой шеф приносит ещё один лист бумаги ко мне на стол и кладёт его к моему локтю. Я уже даже не надеваю больше галстук. На моём шефе его голубой галстук, так что сейчас, должно быть, четверг. Дверь в кабинет моего шефа теперь всё время закрыта, и мы не обмениваемся больше чем двумя словами в день, с тех пор, как он нашёл правила бойцовского клуба в копировальном аппарате; должно быть, я должен был выпотрошить его автоматной очередью. Я просто снова схожу с ума.

Или я должен был позвонить Совету по Жалобам в Министерстве Путей Сообщения. Пряжки ремней безопасности на переднем сидении так ни разу и не прошли испытания перед тем, как их запустили в производство.

Если ты знаешь, куда смотреть, повсюду будут обгоревшие тела.

«Доброе утро», — говорю я.

Он говорит:

— Доброе.

У моего локтя лежит ещё один только-для-моих-глаз важный секретный документ, который Тайлер дал мне, чтобы я распечатал и размножил. Неделю назад Тайлер старательно снимал мерки всех трёх измерений подвала в нашем снятом доме на Пейпер Стрит. Он шестьдесят пять ступней в длину и сорок ступней в ширину. Тайлер думал вслух. Тайлер спросил меня: — Сколько будет шестью семь?

«Сорок два».

— А трижды сорок два?

«Сто двадцать шесть».

Тайлер дал мне лист бумаги, исписанный от руки, какой-то список, и сказал распечатать его и сделать семьдесят две копии.

«Зачем так много?»

— Потому что, — сказал Тайлер, — именно столько ребят смогут спать в подвале, если уложить их на трех-ярусные армейские походные койки.

Я спросил: «а как насчёт их вещей?» Тайлер сказал: — Они не принесут с собой ничего, кроме того, что указано в этом списке, а это всё должно уместиться под матрасом.

Мой шеф нашёл список в копировальном аппарате, счётчик копировального аппарата всё ещё выставлен на семьдесят две копии, в списке написано: «Наличие следующего имущества не гарантирует допуска к тренировкам, но ни один кандидат не будет зачислен, пока он не прибудет, экипированный следующими личными вещами и пятью сотнями долларов на личные похороны».

Кремировать несчастный труп стоит по крайней мере три сотни, рассказал мне Тайлер, и цена постоянно растёт. Тела всех, кто умрёт без хотя бы этой суммы денег, пойдут в класс вскрытия медицинской школы.

Деньги должны всё время находиться в ботинке студента, так что если студента когда-нибудь убьют, его смерть не будет бременем на Проекте «Вывих».

В дополнении, кандидат должен прибыть со следующим: Две чёрные рубашки.

Две пары чёрных брюк.

Одна пара чёрных армейских ботинок.

Две пары черных носков, и две пары однотонного нижнего белья.

Один чёрный осенний плащ.

Это включая то, что надето на кандидате.

Одно белое полотенце.

Один свёрнутый армейский матрас.

Одна белая пластиковая универсальная чашка.

Сидя за столом, с моим шефом, всё ещё стоящим рядом, я беру оригинал списка и говорю ему: «спасибо». Мой шеф возвращается к себе в кабинет, а я возвращаюсь к работе, игре в «солитёр» на своём компьютере.

После работы я отдаю Тайлеру копии, и дни продолжают течь дальше. Я иду на работу.

Я возвращаюсь домой.

Я иду на работу.

Я возвращаюсь домой, и у нас на крыльце стоит парень. Парень стоит перед входной дверью со второй чёрной рубашкой и штанами в коричневой хлопчатобумажной сумке, и оставшиеся три предмета, белое полотенце, свёрнутый армейский матрас и пластиковая чашка лежат возле него на крыльце. Из окна комнаты на втором этаже мы с Тайлером смотрим на парня, и Тайлер говорит мне отослать парня.

— Он слишком молод, — говорит Тайлер.

Парень на крыльце — это господин ангельское личико, которого я пытался уничтожить в ночь, когда Тайлер придумал Проект «Вывих». Даже с его двумя чёрными глазами и короткой белой стрижкой, ты обращаешь внимание, что на его довольно суровом лице нет ни единой морщинки или шрама. Переоденьте его в платье и заставьте улыбаться, и он будет женщиной. Господин ангельское личико стоит носки к дверям, смотрит прямо перед собой в щеплёную фанеру, руки по швам, одетый в чёрные ботинки, чёрную рубашку, пару чёрных брюк.

— Отделайся от него, — говорит мне Тайлер, — он слишком молод.

Я спрашиваю, насколько молодой будет слишком молодым.

Это не важно, — говорит Тайлер, — если кандидат молод, мы говорим ему, что он слишком молод. Если он толстый, он слишком толстый. Если он стар, он слишком стар. Худой, он слишком худой. Белый, он слишком белый. Чёрный, он слишком чёрный.

Таким образом буддийские монастыри проверяли, не уйдёт ли кандидат, на протяжении мегалиона лет, сказал Тайлер. Ты говоришь кандидату, чтобы он уходил, и если его решение настолько твердо, что он ждёт перед входом без еды, крова и ободрения три дня, тогда и только тогда он может войти и начать тренироваться.

И я сказал господину ангелу, что он слишком молод, но пришло время обеда и он всё ещё здесь. После обеда я иду на крыльцо, бью господина ангела веником и вышвыриваю его сумку на улицу. Сверху Тайлер наблюдает, как я луплю пацана веником чуть выше уха, и пацан просто стоит на месте, и затем я буцаю его вещи в канаву и кричу.