Бойцовский клуб

Всё это — догма Тайлера Дардена. Нацарапанная на клочках бумаги, пока я спал и отданная мне, чтобы я набрал и размножил её на работе. Я прочитал её всю. Даже мой шеф наверное прочитал её всю.

— Что ты должен прекратить делать, — говорит механик, — это тратить свою жизнь на поиски отца и Бога.

— Что ты должен принять, — говорит он, — это что Бог возможно тебя не любит. Возможно, Бог ненавидит тебя. Это не худшее, что может случиться.

По мнению Тайлера, привлечь внимание Бога плохими делами — это лучше, чем не получить внимания совсем. Может потому, что ненависть Бога — это лучше, чем Его безразличие.

Если бы ты мог быть злейшим врагом Бога или ничем, что бы ты выбрал?

Мы — средненькие курочки Бога, если верить Тайлеру Дардену, без своего специального места в истории и без специального внимания.

Даже если мы привлекли внимание Бога, у нас нет надежды на проклятие или искупление.

Что хуже: ад или ничего?

Только если были мы пойманы и казнены, можем обрести мы спасение.

— Сожги Лувр, — говорит механик, — и вытри жопу Моной Лизой. По крайней мере, так Бог узнает наши имена.

Чем ниже ты падаешь, тем выше взлетишь. Чем дальше ты убегаешь, тем больше Бог хочет тебя вернуть.

— Если бы гениальный ребёнок никогда не покинул дом, — говорит механик, — жирный телец всё ещё был бы жив.

Того, что нас — как песчинок на пляже или звёзд на небе, уже не достаточно.

Механик вливает чёрный Corniche в старое обводное шоссе без полосы для обгона, и сразу перед нами вытягивается конвой грузовиков, едущих с предельной разрешённой скоростью. Corniche наполняется светом фар машин, едущих за нами, и вот они мы, разговаривающие, отражающиеся в лобовом стекле. Едущие без превышения скорости. Так быстро, как позволяет закон.

Закон есть закон, сказал бы Тайлер. Слишком быстрая езда — то же самое, что разжигание огня — то же самое, что закладывание бомбы — то же самое, что выстрел в человека.

Преступник — это преступник — это преступник.

— На прошлой неделе мы смогли наполнить ещё четыре бойцовских клуба, — говорит механик, — может, Большой Боб сможет возглавить следующее отделение, если мы найдём бар.

Так что на следующей неделе он пробежится по правилам с Большим Бобом и отдаст в его распоряжение бойцовский клуб.

С сегодняшнего дня, когда глава открывает бойцовский клуб, и все стоят в ожидании вокруг лампы в центре подвала, глава будет обходить и обходить толпу по внешнему краю, в темноте.

Я спрашиваю: «кто принял новые правила? Это Тайлер?» Механик улыбается и говорит: — Вы знаете, кто принял новые правила.

Новое правило — никто не должен быть центром бойцовского клуба, рассказал он. Никто не должен быть центром бойцовского клуба, кроме двух дерущихся мужчин. Голос главы будет реветь, медленно прохаживаясь по толпе, снаружи, из темноты. Люди в толпе будут смотреть на других людей через пустой центр комнаты.

И так будет во всех бойцовских клубах.

Найти бар или гараж для открытия бойцовского клуба не сложно; в первом баре, том, в котором всё ещё собирается исходный бойцовский клуб, они платят месячную арендную плату за всего один бойцовский клуб в субботу ночью.

Если верить механику, ещё одно новое правило бойцовского клуба — это что бойцовский клуб всегда будет бесплатным. За вход никогда не будут взимать плату. И механик кричит из водительского окна на встречное движение, и ночной ветер наполняет машину: — Нам нужен ты, а не твои деньги.

Механик кричит в окно:

— Всё время, пока ты в бойцовском клубе, ты — это не объём твоего банковского счёта. Ты — не твоя работа. Ты — не твоя семья, и ты — не тот, кем ты себя называешь.

Механик кричит сквозь ветер:

— Ты — не твоё имя.

А космические обезьянки на заднем сидении подхватывают: — Ты — не твои проблемы.

Механик кричит:

— Ты — не твои проблемы.

А космические обезьянки продолжают: — Ты — не твой возраст.

Механик кричит:

— Ты — не твой возраст.

Вдруг механик сворачивает на встречную полосу, наполняя машину огнём фар сквозь лобовое стекло, холодным, как игла шприца. Одна машина и ещё одна летят на нас, сигналя во всю мощность, и механик выворачивает совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не врезаться ни в одну.

Фары едут на нас, становясь всё больше и больше, гудки надрываются, и механик вглядывается вперёд, в огни и шум, и кричит: — Ты — не твои надежды.

Никто не подхватывает крик.

В этот раз машина, едущая навстречу, сворачивает как раз вовремя, чтобы спасти нас.

На нас едет ещё одна машина, мигая фарами: ярко, тускло, ярко, тускло, гудок ревёт, и механик кричит: — Вы не спасётесь.

Механик не сворачивает, но сворачивает встречная машина.

Следующая машина и механик кричит: — Когда-нибудь все мы умрём.

В этот раз встречная машина сворачивает, но механик сворачивает вместе с ней, снова оказываясь на пути. Машина сворачивает, но механик следует за ней, лоб в лоб, снова.