Бойцовые рыбки

Я посмотрел на хозяина за стойкой. Его фамилия была Добсон. Безобидный старичок, чокнутый, конечно, немного, иначе не пытался бы держать зоомагазин. Все, что у него там было, – это несколько облезлых котят и щенков, и еще попугай, которого он теперь никогда не продаст, потому что мы научили его всем матерным словам, какие знали. Этот попугай еще и составлял их в довольно интересные предложения. Вид у Добсона был испуганный. Интересно, сколько времени Мотоциклист уже здесь ошивался, что так его напугал.

– Да, Расти-Джеймс, – заговорил он. – Сиамские петушки. Действительно пытаются убить соперника. А если к аквариуму прислонить зеркало, то могут повредить и самих себя, сражаясь с собственным отражением.

– Клево, – сказал я, хотя мне и не казалось, что это особенно клево.

– Интересно, станут ли они так себя вести в реке, – сказал Мотоциклист.

– Цвета красивые, – сказал я, чтобы поддержать разговор.

Мотоциклист никогда ни на что не смотрел так долго подряд. И еще мне показалось, что если я его отсюда не уведу, то Добсон позвонит в полицию.

– Правда? В таком случае жаль, что я их не вижу.

Первый раз в жизни слышал, чтобы ему было чего-то жаль.

– Слышь. Пошли, опять сегодня оторвемся. Я еще пойла достану. Снимем девчонок, классно будет. А?

Но он снова оглох и меня не услышал. В этом зоомагазине мне было жутковато, если честно. Маленькие зверьки, которые только и мечтают, чтобы кому-то принадлежать. Но я все равно не ушел. Остался и выделывался, пока Добсон не сказал, что закрывается. Назавтра была суббота, самый для него выгодный день, так что он просто запер всех зверей и ушел. Мотоциклист стоял снаружи и смотрел, как он убирается и выключает свет, пока Добсон не опустил занавески на двери и на окнах.

И мы наконец ушли. Я старался держаться за Мотоциклистом. Он меня уже не замечал, но я держался за ним. Потому что ничего другого мне просто не оставалось делать.

11

Мы пошли домой. Мотоциклист сел на матрасе и стал читать. Я сел рядом и смолил одну за другой. Он сидел и читал, я сидел и ждал. Не знаю уж, чего я ждал. Года за три до того обкуренный чувак из банды Тигров забрел на территорию Докеров. Ему крепко вломили, он еле уполз. Я вспомнил, как мне было тогда. Время тянулось в напряженном ожидании. Как будто увидел молнию и теперь ждешь грома. Той ночью случилась последняя разборка, когда Биллу Брейдену проломили голову и он умер. Меня кто-то из Тигров порезал кухонным ножом, а Мотоциклист отправил в больничку по меньшей мере троих. Он мелькал то там, то здесь в огромной куче дерущихся, матерящихся, орущих парней, и радостно смеялся.

Я совсем про все это забыл, и вспомнил только потому, что сидел теперь и ждал. Ждать – гораздо труднее, чем драться.

– Снова оба дома?

Папаша явился. Он обычно заходил сменить рубашку, прежде чем уйти по барам на всю ночь. Та, в которую он переодевался, была обычно ничуть не чище, чем та, которую он снимал. Просто ему нравилось это делать.

– У меня к тебе вопрос, – сказал я.

– Слушаю.

– Наша мать была… она сумасшедшая?

Папаша замер и уставился на меня. Я никогда его о ней не спрашивал.

– Вовсе нет. С чего ты взял?

– Ну, она же ушла.

Он печально улыбнулся.

– Наш брак – классический пример того, что бывает, когда проповедник сходится с атеистом, надеясь обратить того в свою веру, и в результате сам начинает в ней сомневаться.

– Это еще как? – сказал я. – Какой из тебя проповедник?

– Я проповедовал законность.

– Кончай, а? Можно попроще?

– Скажем так: ты ведь не считаешь, что единственная причина, по которой женщина может уйти от меня – это что она сошла с ума?

Он стоял и улыбался, и смотрел не на меня, а сквозь меня, совсем как Мотоциклист. Впервые в жизни мне показалось, что и они между собой немного похожи.

– Я женился на ней, думая установить прецедент. Она вышла за меня, потому что ей было весело. Когда веселье кончилось, она ушла.

И, честное слово, в этот момент я понял что-то про отца. В первый раз я увидел в нем отдельного человека, со своим прошлым, которое вовсе не было связано со мной. Никогда же не думаешь о родителях, что они вообще существовали, когда тебя еще не было.

– Рассел-Джеймс, – продолжал он. – Иногда, очень редко, на свете появляются люди, которые видят мир совершенно иначе, чем остальные. Заметь, я сказал «остальные», а не «нормальные». Это не значит, что эти люди – сумасшедшие. Обостренное восприятие не означает, что человек сошел с ума. Впрочем, свести с ума оно, несомненно, может.

– А нормальными словами? – попросил я. – Ты же знаешь, я всего этого барахла не понимаю.

– Твоя мать, – сказал он четко и раздельно, – не безумна. Также, несмотря на всеобщее мнение, не безумен и твой брат. Он всего лишь играет в пьесе, в которой для него нет роли. В другое время, в другом веке, из него вышел бы превосходный рыцарь, или языческий князь. Он родился в неправильное время, и наделен одновременно способностью добиться любой цели, и полным отсутствием цели, которой ему бы хотелось добиться.

Я взглянул на Мотоциклиста, что он об этом думал. Но он не услышал ни единого слова.