Он не находил слов. И в самом деле, то, что произошло в этой деревне два дня тому назад, не укладывалось в голове… Она была сметена с лица земли только потому, что оказалась на пути движения в Нормандию эсэсовской дивизии «Дас рейх». Ворвавшись в деревню, эсэсовцы вначале повыгоняли из домов всех ее жителей, после чего мужчин тут же расстреляли, а женщин и детей загнали в церковь и подожгли ее. Погибло шестьсот сорок человек. Из них двести десять детей.
— Шестьсот сорок, — шепчет обескровленными губами Телье, — какой ужас! Нет, фашисты не люди, а звери, — охрипшим от волнения голосом добавляет он, — хуже зверей…
Загороднев крутит головой, собирается что-то сказать, но не успевает. В сарай поспешно входит Андрей…
— Товарищ лейтенант, к вам связной…
— Откуда?
— Говорит, из Комитета.
Когда, чуточку запыхавшись, Колесник пришел на ферму, переступил порог мансарды, в ней было тихо и темно. В одно-единственное окошко, глубиною в метр, точно в амбразуру дзота, заглядывала луна. Постепенно его глаза освоились с темнотой, и он увидел дремавшего на кушетке мужчину. На вешалке висел его плащ, под которым натекла лужица воды. «Попал под дождь», — решил лейтенант. Под его ногами заскрипели половые доски, и гость проснулся.
— Александр.
Незнакомец поднялся со своего места, пожал руку, представился:
— Алексей.
Только тут Колесник узнал в нем того самого человека, с которым он встречался в Острикуре.
— Признаться, я утомился с дороги, — продолжал гость, словно бы оправдываясь, — промок, а тут, как только пригрелся, сразу задремал.
— И правильно сделали, — заметил Колесник.
Чтобы быстрее подсохла одежда гостя, он сунул несколько веток можжевельника в печку, поджег старую газету — огонь вспыхнул, ветки затрещали, осветили лицо собеседника. Оно было усталым.
— Комитет хочет получить точную информацию о делах вашего отряда, — объясняя цель своего визита, заговорил связной.
Пока Колесник рассказывал об отряде, Алексей внимательно слушал, иногда переспрашивал, стараясь все хорошо уяснить и запомнить. Ветки можжевельника совсем прогорели. Колесник принес еще. Некоторое время они мигали, потрескивали. Неожиданно из печи вырвалось пламя, осветило часть комнаты, лицо собеседника.
— Вы сейчас из Парижа? — поинтересовался Колесник.
— Нет, из Били-Монтиньи.
— Вот как! В таком случае вы, возможно, что-нибудь слышали о Порике?
— Не только слышал, но достоверно знаю, — улыбнулся Алексей. — Он бежал из крепости.
— Из крепости, да еще раненый? — оторопел Колесник. — Но это же невероятно!
— И тем не менее это так. Это большой силы человек! Большой! — повторил связной убежденно.
— А где он сейчас?
— У верных людей. Ему сделали операцию, точнее, несколько операций. Ведь у него было четыре ранения… А сейчас он выздоравливает.
Все это казалось настолько удивительным, что в первую минуту Колесник не поверил, но Алексей не шутил.
— И таких, как Василий Порик, — продолжал он, помолчав, — среди русских людей немало. Вот почему столь велики симпатии к вам со стороны французов. Руководство Сопротивления сейчас прилагает все усилия к тому, чтобы как можно больше советских людей взялось за оружие. Для этого совместно с Комитетом советских военнопленных решено объединить все русские партизанские отряды под одним командованием. В первую очередь это будет сделано на севере Франции. С этой целью в Били-Монтиньи намечено провести совещание командиров советских партизанских отрядов и групп, действующих в Пикардии, а также представителей французского Сопротивления. На нем должны быть и вы.
Вот уже второй раз Колесник встречается с Алексеем, но до сих пор так и не понял, кто он. Говорит: «Вам, советским парням». А кто же он сам?
— Тоже русский, но эмигрант, — неохотно пояснил Алексей, — вернее, мой отец, который приехал во Францию еще в начале века. Здесь я родился и вырос. Но я русский, родина моих предков — Россия. Значит, это и моя родина!
Алексей потянулся к огню, взял головешку, прикурил сигарету Вспыхнуло пламя, на минуту осветило его русые волосы, крупный нос, задумчивые прищуренные глаза.