Бох и Шельма

Кнехт зачерпнул из открытого бочонка черной пыли, через кулек засыпал в дырку, что находилась в задней части бомбасты.

– Через дуло забивается сначала огненный прах, потом заряд…

Слуги особой палкой с кружком на конце затолкали в жерло еще трайбладунга, притащили тяжелый мешок, запихнули и его.

– Что такое «заряд»? – спросил Шариф-мурза.

– В мешке пуд чугунных шариков, но вместо них можно класть обычные камни… Теперь нужно отойти в сторону.

Все – и татары, и немцы – переместились куда показал Бох: шагов на двадцать вбок. У пушки остался только Габриэль, который непонятно зачем высек огнивом искру, запалил трут и стал раскалять кончик железной кочерги.

– Уши лучше заткнуть.

Бох зажал голову между ладонями. Все последовали его примеру – кроме Яшки. Вдруг хозяин еще что-нибудь скажет, а не услышишь?

– Давай! – крикнул купец.

Габриэль ткнул докрасна разогретой железкой в дырку, и случилось нежданное-негаданное.

Тяжеленная труба с ужасным грохотом подпрыгнула и плюнулась огнем-дымом. У Яшки заложило уши. А в высокой траве, на которую была направлена бомбаста, пролегла большущая, углом расширяющаяся проплешина, будто невидимый великан с размаху махнул гигантской косой.

Татары присели от шума и огня. Потом замахали руками, загалдели. Кнехты – те приосанились. Гордились своим немецким чудом.

А мурза похлопал красными глазами, пожевал губами. Обронил:

– Хорошо. Я доложу беклярбеку. – И только.

* * *

В тот день дальше не поехали. Татаре разбили лагерь в пятистах шагах от каравана, в одной из балок, которыми здесь была иссечена вся степь.

Вечером Бох сказал:

– Пойдем, Шельма. Сделаем визит вежливости херу Шариф-мурзе.

Пошли.

В укрытом от ветра месте ордынцы поставили кибитки: пять черных вокруг одной белой, над которой торчал бунчук. В ней несомненно и остановился сановник.

Однако часовой гостей к шатру не подпустил, объявил, что мурза совершает вечернюю молитву.

– Мы подождем, – сказал Яшка.

– Мурза набожен. Он может молиться и два часа, и три. Однако купец-бек может помолиться вместе с ним, ибо Бог един. Так сказал мурза.

Шельме что? Перевел, уверенный, что хозяин скажет: ну его, мурзу, к тойфелю, пойдем восвояси. Однако Бох неожиданно согласился.

– А ты ступай к татарам, жди там. Для молитвы мне толмач не нужен.

И сразу появились откуда-то двое нукеров, вежливых и радушных, как предписывает степной обычай гостеприимства. Повели Яшку к себе, а там уж и трапеза накрыта: мясо, лепешки, сушеные плоды и, конечно, молочная водка – называется «архи».

Покушал Шельма татарского угощения, поучаствовал в любезной малоосмысленной беседе – про жизнь в Новгороде, да про жизнь в Сарае. Ничего нужного нукеры ему не сообщили. Только что беклярбек сильно сердится на московского эмира, собирает большое-пребольшое войско, да, может, войны и не будет – договорятся. Единственное полезное, что узналось, – про Шариф-мурзу. Оказалось, что старик при Мамае самый главный советник, беклярбек его мнения во всем спрашивает. Но это могло быть и брехней. Известно: слуги любят похвалиться значительностью своих господ.

Болтал Яшка о том, о сём, а башка была занята другим.

Странно как-то оно всё было. И внезапная богомольность Боха, и татары со своим гостеприимством. А странностей Шельма не любил.

И сделал он вот что. Достал из-за пазухи малый плоский бурдючок. Там – крепкая чухонская брага, которая хороша, если простыл и надо обогреться. Угостил хозяев. Чухонская брага – не татарская молочная ерунда, а ордынцы на хмель некрепки. Получаса не прошло, а оба нукера, вылакав питье, уже храпели на войлоке. Нет у степного народа привычки к настоящему напитку.

Выскользнул Яшка наружу, подполз на четвереньках к белой кибитке. Распластался на земле, навострил слух.

Ничего внутри не молились, а разговаривали, по-татарски. От первой же фразы Шельму кинуло в холод.

– …Желтоглазый хитер и ловок, однако далеко вперед видеть не способен, – говорил мурза.

Это же у меня глаза желтые, вздрогнул Яшка. С кем он про меня? Зачем? Почему? Что я такое рядом с превеликим мурзой? И где Бох, там иль нет?

Дальше пошло непонятное.

– …Он привык доверяться моему совету, и будет делать, как я скажу. Поэтому его надо поддерживать. Хромой – сам себе голова, ничьих советов не слушает, однако с ним мы договоримся. Он понимает выгоду и, если можно получить ее без войны, за меч не возьмется. Самый опасный для торговли Тешлек. Задирист, упрям и любит звон стали.

«Хромой» – похоже, самаркандский властитель Тимур, начал соображать Яшка. «Тешлек» – турецкая порода ухватистых псов, которые если во что вцепятся своими зубищами, нипочем не отпустят. Должно быть, речь о свирепом Тохтамыше, хане Синей Орды. Тогда «желтоглазый» – никакой не Яшка, а Мамай, боле некому.

И сразу полегчало.

Но в следующий миг Шельма опять дернулся.

– Тешлек – природный «князь войны», вроде английского Черного Принца, который наконец покинул землю и теперь горит в аду.

Сказано это было с отвращением – голосом Боха, и притом по-татарски!