Боксер

Вернувшись в комнату, она наконец развернула принесенный предмет, и это оказалась бутылка коньяка. Арон вспомнил про испытанное им в казино желание самолично раздобыть выпивку, причем уже не знал, сказал он это вслух или только подумал. Он поставил на стол рюмки и налил коньяк. И тут Паула произнесла вполне загадочную фразу:

— Если бы мы захотели забыть все, что было раньше, мы так никогда и не начали бы жить снова.

И опять, как говорит Арон, ему было о чем подумать; он не хотел воспринять ее слова как непривычный звук или как некую музыку, их надлежало сперва расшифровать, интересно, что подразумевала Паула? Одно из значений, так сказать, философский аспект ее фразы был вполне очевиден.

* * *

— Или тебе это надо объяснять?

— Нет, нет, продолжай, — ответил я и спросил себя, в чем причина, что он так часто и не там, где надо, подозревает меня в неспособности следовать за ходом его мыслей?

* * *

Но вот что до второго значения, то на нем Арон сломал себе зубы. Хотела ли она дать ему понять, что уже пора подвести черту под прошлой жизнью и начать новую, возможно даже с ней? Или она скорей адресовала эти слова не ему, Арону, а себе самой? Со мной вроде бы тоже случалось подобное; иногда произносишь вслух такое, что совсем не предназначено для чужих ушей, и произносишь лишь затем, чтобы самому стало понятно. Может, Паула хотела подбодрить Паулу? Хотела вызвать попутный ветер, как делают солдаты, когда штурмуют некое поле и при этом кричат «ура!». Если бы мы хотели забыть все, что было раньше… Пауле было двадцать шесть, значит, и ей наверняка пришлось кое-что испытать, такое, о чем лучше забыть, если оценивать это с точки зрения жить снова. Мы так никогда и не начали бы жить снова. Ничего более точного Арон знать не мог. А спрашивать не хотел. Он просто пил.

Вдруг она сжала его лицо ладонями и поцеловала. Изумление Арона скоро уступило место растерянной радости и хмельному возбуждению, в которое поверг его вкус женщины. Бутылка упала со стола, коньяк пропитал ковер, да так, что несколько дней спустя, когда Арон уже вернулся из Баварии, от ковра разило спиртным. Но Паула не отпускала его. И тогда она произнесла слово, которое должно было прозвучать в его ушах, как гром. «Арно…» — сказала она.

* * *

— Это в первый раз меня так назвали, да еще в такую минуту. Сперва я даже подумал, что она обращается не ко мне. Нет, нет, особой трагедии в этом не было, я скоро привык. А нынче меня все так называют, все, кроме тебя, но никогда потом это имя не казалось мне столь неподходящим, как в тот день.

* * *

— Почему ты это делаешь? — спросил Арон.

Паула поглядела на него, словно не понимая вопроса, потом закрыла глаза и вновь его поцеловала, и больше он уже ни о чем ее не спрашивал. Отказ от сопротивления дался ему без труда, потому что и ее объятия, как он неоднократно подчеркивает, отнюдь не были ему неприятны. (Тут выясняется неожиданная трудность, против которой мне еще не раз придется вести бой: Арон крайне сдержан в перечислении важных подробностей, он меняет свою методику по ходу рассказа. Вместо того чтобы описать некое действие, он перечисляет сопутствующие обстоятельства.) Он не только покорился происходящему, но и сам поцеловал ее. Ему даже было любопытно: что будет дальше? Он ощущал прикосновение ее груди, от нее пахло мятой. За окном стемнело, рановато для этого времени года. Паула встала и открыла окно. А потом легла на диван и сказала: «Иди ко мне». Именно на этом диване Арон ни разу еще не сидел и не лежал. Но сейчас он лег рядом с ней. Они снова начали обниматься и целоваться; по словам Арона, лежа люди целуются с куда более однозначными намерениями, чем в другой позиции. Он отдал себя на волю случая, хотя любовь, как он говорит, в этом не участвовала, по крайней мере, с его стороны. А была здесь скорее жадность, еще тщеславие и, по его же словам, проверка.

* * *

— Проверка?

Он отводит глаза и без всякой охоты объясняет, что надо же было, в конце концов, проверить, благополучно ли он пережил лагерь, ну хотя бы в этом отношении. Неужели меня в подобной ситуации это не интересовало бы?

* * *

В самом непродолжительном времени он почувствовал, что на диване ему неудобно. На нем могли бы спокойно лежать два взрослых человека, прими они некое идеальное положение, но в нашем случае этот вариант не проходил. Про себя он думал: раз уж так вышло, почему бы нам не перейти в соседнюю комнату, где стоят удобные, широкие кровати, но как-то стеснялся предложить это, сама же Паула его квартиру не знала, хотя и вела себя в некотором смысле не как гостья, а как хозяйка. Так они и продолжали лежать на диване, лежали и ласкали друг друга, а в спальню перешли лишь тогда, когда пришло время ложиться спать. Увидев кровати, Паула посмотрела на него широко раскрытыми глазами, причем во взгляде ее было веселое удивление и досада, Арон же лишь смущенно пожал плечами. Они сняли с себя еще остававшуюся на них одежду и легли, после чего Арон сразу уснул.

* * *

Итак, в Баварию.