Боль

Ричарди смотрел на Ливию. Она еще никогда не была такой красивой — глаза сияют, сочные губы раскрыты в улыбке. Он сказал, что должен с ней поговорить, и это важно. Она спросила, где он хочет, чтобы они поговорили. Он ответил: «Пройдемся».

На улице им составили компанию ветер и море. Висячие фонари качались и освещали то одну, то другую ее половину. Ливия вздрогнула и прижалась к руке Ричарди. И тогда он заговорил:

— Правда иногда бывает не такой, какой кажется. Точнее, она почти всегда не такая. Не много похожа на странный свет этих фонарей. Видишь, Ливия, они освещают улицу то тут, то там, но никогда всю сразу. Поэтому нам приходится дорисовывать в воображении то, что не скрыто. Нужно догадаться, по словам, сказанным или не сказанным, по следу, по отпечатку, иногда по записке.

У людей моей профессии особенные глаза, мы способны видеть то, чего не видят остальные. Так случилось и на этот раз, Ливия. Такой человек, как твой муж, и смерть из-за оскорбившей кого-то насмешки плохо сочетались. И действительно, он умер не из-за этого. Хочешь знать, почему умер твой муж? Он умер из-за любви и голода. Сейчас я расскажу тебе, почему он умер.

Голос Ричарди сливался с шумом ветра и моря. Ливия слушала его и больше не чувствовала холода.

— Она бродила по темным улицам, ела помои в подъездах рядом с бродячими собаками и мышами. Училась шить у старой монахини. Жила в горной деревне в Калабрии и хотела петь. Жила у старого преподавателя консерватории. Чувствовала на себе руки проклятого старого козла-портного. Снова поддавалась очарованию знаменитого и богатого тенора. Опять носила в утробе своего сына, который был еще жив и еще не родился.

И снова эта кровь.

Голос Ричарди убаюкивал Ливию, и она даже не заметила, что плачет. Слезы текли по ее лицу вместе с брызгами морской воды, которые приносил ветер. Она шла вперед, крепко держась за сильную руку своего печального спутника. Даже через поднятый воротник его пальто она чувствовала исходящую от него энергию любви к тем, кто страдает.