Боль

— Ты понимаешь, Ливия? Если никто не скажет на суде, каким был на самом деле Арнальдо Вецци, этого парня швырнут в тюрьму Поджореале и никогда оттуда не выпустят. А девушка останется одна, потому что в этом городе, бедная и опозоренная, она никому не нужна. А ребенок в лучшем случае станет преступником, если не умрет раньше под телегой или от болезни.

Ливия молча прошла еще несколько метров, а потом сказала, обращаясь к ветру и воротнику пальто:

— А мне что делать? Ты понимаешь, что сейчас я уважаемая вдова великого тенора. А так я стану подлой неблагодарной женщиной, которая плюет на человека, уже не способного защититься.

— Подумай о ребенке, Ливия. Подумай о том, что сможешь дать этому малышу семью и надежду на будущее. Если хочешь, если веришь, подумай еще о своем ребенке, о том, что бы он попросил тебя сделать, если бы остался жив.

Ливия крепко сжала руку, за которую держалась, и вздохнула. Ветер трепал ей волосы.

— А ты? Что это значит для тебя? У тебя есть надежда на будущее? Почему ты лишаешь меня этой надежды?

Они прошли еще немного в полной тишине и снова оказались перед входом в гостиницу. Портье растерянно смотрел на них из-за стеклянной двери.

Ричарди остановился и посмотрел на Ливию, окруженную ветром и морем.

— Это время не подходит мне, Ливия. И это место тоже. Ты имеешь право быть счастливой, имеешь право на удачу, которой у тебя не было. Ты красивая, Ливия, и молодая. Ты имеешь право, а я еще нет.

Ливия взглянула на него сквозь капли морской воды и собственных слез, улыбнулась и сказала:

— Я согласна. Я тоже буду на суде. Я сделаю это ради моего Карлетто. И ради тебя.

И продолжала смотреть на него среди ветра и моря.

Женщина, вышивавшая у окна, почувствовала, что тоска перестала сжимать ей грудь. Еще не успев поднять глаза от вышивки и взглянуть на окно, она поняла, что занавески в окне напротив раздвинуты. Энрика улыбнулась и продолжила вышивать.