Боль мне к лицу (СИ)

В квартире он укладывается на диван, тесно прижимая меня к себе, словно секс сближает нас до роли близких людей. Я целую его в колючий подбородок и поворачиваюсь спиной, позволяя обнимать сзади. Мужские руки покоятся на моей груди, и я вижу блеск кольца на безымянном пальце. «Как же все сложно-то, а?», — обращаясь сама к себе, смотрю в точку на стене напротив. Уснуть мне удается через сорок семь минут, а до этого три четверти часа я терзаю себя размышлениями, не в силах принять ничью сторону. Мог ли Иван быть на кладбище до появления маньяка и убить ту девушку? По обрывкам разговоров я поняла, что с момента смерти прошло около трех — четырех часов. Вполне достаточно и для одного, и для другого. Что говорит против маньяка? Место встречи рядом с жертвой, нож в руках, поведение. Теперь Иван — бабочка в бардачке, то, как быстро он оказался на месте, слова человека с кладбища. То, что я нужна ему для поиска убийцы, может играть и за, и против. Голос, который вел на встречу с убийцей, наверняка знает, кто из них двоих виновен, но от нее не добиться и слова. Остальные, видимо, заодно. Похоже, снова я одна против всех, опять никому не веря. Только удастся ли в этот раз мне выпутаться из этой передряги?

«Ты сможешь», — словно не сдержавшись, прерывает бойкот одна из шептунов.

«Ну, помоги же», — умоляю ее, вспомнив, что они девочки, но по-прежнему ответом мне — тишина.

Ваня просыпается первым, прижимаясь губами к моему затылку. Руки его по-хозяйски скользят вдоль тела.

— Какая ты нежная, мягкая после сна, — шепчет он в ухо и подминает под себя. Я вижу его глаза и понимаю, что зря терзала себя до утра мыслями: мне все равно, маньяк он или нет. Я влюблена, я жить не хочу без него, и сейчас, видя настоящее желание, исходящее от Ивана, подаюсь на встречу, раскрываясь всей душой.

После мы отправляемся вместе в ванну, где я с удивлением обнаруживаю, что у меня начались месячные. Последние годы, из-за лекарств, они почти полностью исчезли.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Ваня с беспокойством, а я смеюсь:

— Конечно. Как и со всеми женщинами раз в месяц. Мой руки тщательнее, — он переводит нахмуренный взгляд на пальцы и только после этого обнаруживает запекшиеся следы под ногтями. Я краснею от удовольствия, видя, как после этого он смотрит на меня — и снова все повторяется, на этот раз в душе.

Когда Иван уезжает на работу, я рассматриваю себя в зеркале: следы на шее, доставшиеся от ночной вылазки, отпечатки зубов на бедрах.

Волосы отрасли еще на пару сантиметром, и мне очень хочется быть красивее: вспомнить, какие стрелки я рисовала, как красила губы красной помадой. Купить другое белье, а это — выбросить. Воспоминания о жене Ивана отнимают часть хорошего настроения, поэтому я в который раз за последние дни приказываю себе не думать ни о чем.

Глава 14

Первым делом мне необходимо забрать свою карточку. Идти к маме не хочется, но я знаю, что вещи хранятся там. От моей комнаты давно ничего не осталось, ее переделали под папин кабинет, но там еще лежит ящичек с самыми важными бумагами, принадлежащими мне. Я беспокоюсь, не закончился ли срок действия карты, не потратили ли с нее средства, и даже не думаю о том, как будут встречать меня люди, которых принято называть родителями.

На автобусе до улицы, прописанной в паспорте как дом, добираться двадцать минут, но, поскольку, кошелек мой пуст, я иду пешком, озираясь в витрины и пытаясь вычислить, следует ли где-то позади меня Толик, или он спит после вчерашнего? Может, его заменяет кто-то другой? Мысль, что я не одна, что где-то рядом есть человек, способный защитить, греет, — несмотря на вчерашний промах.

— Я не одна, — говорю вслух, словно пробуя слово на вкус. — Я не одна, — повторяю и улыбаюсь.

Возможно, никакого «хвоста» нет — или мне попросту не удается его засечь, но дорогу развлечение скрашивает отлично. Совершенно без эмоций поднимаюсь на лифте на девятый этаж, читая надписи, оставленные на стенках кабинет — цитаты из незнакомых песен и стихов, «Катя — дура!», пошлые картинки, рисованные черным маркером рукой подростков с бушующими гормонами. Все так же, как и несколько лет назад, разве что место старых имен занимают новые — круговорот людей.

Я открываю дверь своими ключами. В квартире никого, видимо, они или на даче, или на работе. «Они, — думаю я, — наверное, стыдно так называть маму и папу. Но и от дочери своей отворачиваться — куда хуже».

Новый ремонт во вкусе матушки: бордовые с золотом обои в спальне, темно-зеленые — в зале. В моей комнате все иначе, все по-другому, и ящик свой я нахожу только после долгих поисков. В большом бумажном конверте — все документы, начиная от свидетельства о рождении, карточка тоже на месте. Смотрю на срок выдачи и облегченно вздыхаю, — в запасе еще два месяца.

Больше находиться здесь смысла нет, — никаких воспоминаний о том, как я жила здесь со школьного возраста. Да и откуда бы им взяться, — тут постарались сделать все так, будто меня никогда и не было. Странно, как еще замки не поменяли.