Боль мне к лицу (СИ)

— Теперь я понимаю, что нашел в тебе сам начальник УГРО. Безумная и гениальная девочка, влезшая в чужую семью. Иван даже разводиться пошел, — правда, заодно думая, будто спасает Яну от меня.

— Не дави, пожалуйста, на больную мозоль. Я и так чувствую себя виноватой, можешь не распинаться особо.

Он делает почти незаметное движение ногой, и я ощущаю острую боль в коленке. Сволочь.

— Не обязательно пинаться. Я отлично понимаю человеческую речь, когда не на лекарствах.

— А ты забавная, Мотылечек.

— Забавные, это, знаешь ли пудели. Или йоркширы. А мне, как девушке, хочется других слов в свой адрес. Почему ты убиваешь? — без перехода задаю следующий вопрос, но сбить его не выходит. В холодных глазах собеседника — насмешка.

— Мне надоело, что ты много болтаешь, — он подходит ко мне и снова зажимает рот ладонью. — Тебе осталось жить не так много, будь добра, веди себя напоследок, как подобает приличной даме.

Слова эти сказаны с такой обыденной интонацией, будто мне сообщают, что на улице идет дождь или что завтра — четверг.

— Я же нравлюсь тебе, — произношу, как только он освобождает мне рот. Нужно давить на все педали, провоцировать, нужно заставить его говорить.

— Нравишься. Мы можем даже переспать с тобой, — добродушно отвечает Адам. Я не знаю, чего ждать от него в следующую минуту, да и молчать не могу.

— Я подумаю над твоим предложением. И все же, расскажи, почему ты так поступаешь? Что за особое отношение к Доронину?

— Пока не время. Предлагаю поужинать.

— Раз предлагаешь, то и готовь сам, — пожимаю плечами.

— Топай вперед и без глупостей, — он указывает в сторону кухни, и я прохожу мимо него. На столе телефон, и мне нужно придумать хоть какой-то способ схватить мобильник и позвонить Ване. Не возьмет — включится голосовая почта, пусть записывается часть разговора.

Мы устраиваемся на кухне, я на стуле возле окна, Адам — разглядывает содержимое холодильника. Напустив отсутствующее выражение лица, лихорадочно соображаю, как лучше поступить.

«Обожди немного».

«Ешь, не торопись».

«Усыпи его бдительность».

И я слушаюсь, доверяясь своим шептунам.

«Хоть в этот раз не бросайте меня, девочки!»

И они клянутся, что будут рядом до последнего вдоха.

Глава 27

Не мелочась, убийца достает все, что есть в холодильнике, кладет возле меня приборы, пару уцелевших разномастных тарелок, а сам усаживается напротив.

— Приятного аппетита, Аня, — вполне вежливо, без глума, протягивает маньяк, и я отвечаю ему тем же, мысленно добавляя: «Чтоб ты подавился».

Мы едим молча. Я разглядываю скатерть и стол, запихивая в себя ложку за ложкой, не замечая, что жую, не чувствуя вкуса. Мысли мои далеки отсюда.

«Пустите кровь, пожалуйста», — прошу я шептунов, и они слушаются. Теплая струйка начинает убыстряться, слетая с лица и барабаня об стол: кап-кап-кап. Адам поднимает взгляд и без тени брезгливости произносит:

— Сходи, умойся.

И я иду, наклоняя голову вперед, затыкая тыльной стороной ладони нос, позволяя крови стекать по пальцам.

В ванной быстро ополаскиваю лицо, стягиваю испачканную блузку и бросаю ее в стирку. Вся моя одежда в сумке, которую он куда-то пихнул, но в зале есть футболка Вани. Прохожу в комнату через коридор так, чтобы Адам видел меня полураздетой, хватаю тихо телефон и стоя спиной к двери, одеваюсь, пытаясь одновременно нажать вызов.

— Я вытащил аккумулятор и симку, — он возникает за спиной неожиданно тихо, и я вздрагиваю, роняя бесполезный аппарат на пол. — Не пытайся меня переиграть.

— Ужин, как я понимаю, окончен?

— Да.

Я киваю, решив, что на кухне ничего мыть не буду. Возможно, частиц слюней с вилки хватит, чтобы у них нашлись доказательства. Хочет замести следы, пусть сам убирается.

Начинает темнеть; на кухонном окне — тюль, если включим свет, будет видно, что дома кто-то есть. Мы сидим в вечернем полумраке в комнате.

— Расскажи о себе, Адам, — в очередной раз прошу его. Видно, что мужчина устал: он сидит в кресле неподвижно, глядя куда-то внутрь себя, и я долго не смею нарушать тишину, пока не решаюсь задать вопрос по новой. Он молчит.

Пять минут.

Семь минут.

Тринадцать.

Секунды плавно перетекают в минуты, растаскивая, разворовывая по частям мое время. Много ли мне осталось? Я все еще далека от спасения и от понятия того, что движет убийцей. Почему он тянет, оттягивая неизбежное? Вспоминаю, что и с Яной он поступал так, начиная издали: часы, песня, бой курантов. Четко расписанный план, где ты не успеваешь всего на доли секунд, чтобы ощущать потерю еще острее.