Боль с привкусом дикой рябины (СИ)

Он еще будто бы слышал о том, что жена наставника ушла на Запад, словно бы не сумев оправиться после некого происшествия, оставив мужа. А теперь, как выяснилось, и своего сына.

Осознание этого вызывало смятение. И понимание. Леголас чуть кривиться от очередного укола боли в висках. Они с Айноном никогда не были особо близки; принц был довольно раздражающим ребенком и прекрасно то осознавал; Айнон же предпочитал книги обществу собратьев и прочих живых существ.

Они скорее терпели друг друга, смирившись с тем, что иного не дано; каким-то образом умудрившись даже чуть привязаться эмоционально. Понять причины внезапной выходки наставника не составляло труда, и это успокаивало.

Леголас не хотел бы и дальше метаться в сомнениях, силясь отыскать подвох, понять, в чем здесь может быть выгода для Айнона. Он готов был поверить в попытку наставника привязать его к себе, заручившись невольно появившимся доверием и признательностью.

Принц тихо вздыхает, прислоняясь лбом к холодному стеклу окна. В лучах солнца недавно выпавший снег, пуховым одеялом накрывший лес, отливает перламутром, иногда на мгновение вспыхивая золотыми звездами-кристаллами.

Внутри внезапно зарождается мучительное желание оказаться там, по ту сторону стекла, твердо стоя ногами на покрытой морозными узорами темной земле, чуть припорошенной снегом, полной грудью вдыхая колючий ледяной воздух с тонким ароматом хвои.

И, почему бы ему не последовать этой несомненно бредовой, глупой и легкомысленной, но такой манящей идее?

***

Снег тихо поскрипывает под ногами, ветер бьет в лицо, спутывая волосы, и Леголас чуть улыбается, чувствуя себя впервые за чудовищно долгий срок абсолютно счастливым. Или же, скорее всего, спокойным.

А спокойствие, безмятежность, ощущение полной защищенности - это то, что для него сейчас было настоящим счастьем.

Пробраться мимо стражи удалось на удивление без помех, и Леголас непременно обеспокоился бы: слишком уж легко это вышло у прослывшего безумным принца, которого, к тому же, король приказал ни на миг не оставлять без внимания.

Контроль, неусыпный, всеохватывающий, — именно так отец предпочитал справляться с проблемами в большинстве случаев. Не контроль - так подавление. Или уничтожение.

Леголас устало проводит рукой по лицу, заправляет волосы за ухо и в который раз тихо вздыхает, прежде чем вновь двинуться с места.

Отец. Любимый-ненавистный отец, последний родной эльф во всем мире. Тот, кто стал причиной его… смерти и, кажется, уже дважды тем, кто от нее спас. И тот, кто до сих пор так и не удосужился снизойти до простого разговора, столь необходимого им обоим.

По правде говоря, Леголас даже был рад этому: разговоры он не слишком любил, а от одного воспоминания о любой беседе с отцом, - и том, чем это обычно заканчивалось, - его бросало в жар. Но им нужно поговорить, во что бы в итоге эта затея ни вылилась. Глупо оттягивать неизбежное, а в том, что отец никогда не позволит ему забыть о произошедшем вот так просто, Леголас был точно уверен.

Он на мгновение прикрывает глаза, со свистом втягивая воздух в попытке успокоить беспорядочный рой мыслей в голове. Воздух по-зимнему холоден, странно колюч и отдает еле заметным запахом смолы.

Леголас чуть усмехается мысли, что слишком много времени прошло с последней его зимы, встреченной в достаточно ясном сознании, чтобы заметить смену времен года, и теперь он отчего-то поражается самым обыкновенным вещам.

В детстве он, помнится, не слишком любил зиму. Вечный мороз, колючие шарфы, особой нужды в которых не было, непременно чересчур горячий, обжигающий язык и горло чай, вкус которого терялся за ужасающим жаром, и противный мокрый снег, забивающий глаза и рот.

Не сказать, что Леголас и сейчас проникся к этому времени года особенно теплой любовью - нет, куда уж там; он лишь смог увидеть зимнюю красоту, упускаемую им вида слишком уж часто.

Зима была красива по-настоящему: красивы были морозные узоры, медленно кружащиеся в танце снежинки, стеклянная синеватая корка льда. Леголас не мог не восхищаться этим, пусть и никогда не находил в себе тяги к искусству, столь обычной для большинства своих собратьев.

Из него вышел отвратительный художник, никудышный мастер, да и петь он не слишком любил; про попытки же играть на арфе лучше бы было и не вспоминать. Но это не мешало испытывать ему настоящий, почти сверхъестественный трепет пред чем-то настолько прекрасным и великим.

Не нужно быть творцом, чтобы оценить чужой шедевр; не нужно быть живописцем, чтобы разглядеть мельчайшие детали красивейшей картины, созданной кем-то еще более гениальным, чем Леголас когда-либо мог бы представить.

Эру, валар, майар… Он знал о них все, что знать положено, но углубляться не решался никогда, не желая запутаться. Слишком сложно было уложить в голове нечто настолько… необъятное. Великое.

Леголас хмыкает, рассеянно задавая себе вопрос, как только умудрился дойти до этой темы. Это определенно не то, над чем он хотел бы ломать голову - лучше просто уложить в разуме на ровных полочках общеизвестные и устоявшиеся факты.