Боль (сборник)

Камины Андрей видел не раз. В загородном доме дяди Серёжи был большой беломраморный камин. Дядя затапливал его, когда собиралась в его доме компания. Но камин был такой большой, что, когда в нём горел огонь, рядом было трудно находиться из-за жара. Дядин камин был парадный, роскошный, но неуютный. Своего загородного дома или дачи ни у Андрея, ни у его родителей не было. А на подмосковных дачах друзей и знакомых Андрей видел камины – маленькие, большие, красивые и некрасивые, закопчённые или чистые и совсем не используемые. В ресторанах и залах гостиниц он тоже видел камины с настоящим огнём, электрическим обогревом или газовые. Только ни к одному известному камину Андрею не хотелось.

Хотелось к какому-то идеальному камину из английских романов, фильмов, из фантазий и представлений о чём-то сугубо английском. К тому самому, у которого сиживал Шерлок Холмс. И чтобы обязательно удобное кресло, даже кресло-качалка, и непременно плед – не такой, какой дала усталая стюардесса, а настоящий.

На пледе его мысль снова затормозила. Он понял, что у него никогда в жизни не было пледа, который можно было бы назвать настоящим, – тёплого, клетчатого, уютного.

Андрей много раз слышал от друзей и подруг, мол, хорошо было бы бежать от всего-всего, сидеть у камина и кутаться в плед. Некое желанное спокойствие для них, да и для Андрея, ассоциировалось со словом «плед». Как только заходил разговор об отдыхе, комфортном безделье, о чём-то противоположном суетному столичному бытию, которое принято ругать и на которое чаще всего сетуют, тут же кто-нибудь произносил слово «плед», которое заключало в себе наиболее типичный и расхожий образ спокойствия и тихого счастья.

Андрей подумал об этом, представил себя и своих друзей в креслах и пледах, попытался прикинуть, сколько они смогут так просидеть, хоть у камина, хоть у печки, и снова усмехнулся. А усмехнувшись, закашлялся, прикрыв рот кулаком. Но часть чёрного овала иллюминатора запотела от его кашля. Образ одинокой избушки, потрескивающего огня, ветра в трубе и за окном исчез, рассеялся. Андрей оторвался от иллюминатора, и гул летящего самолёта снова стал просто гулом.

Где-то впереди, в начале салона, захныкал ребёнок. Обычно в подобной обстановке детский плач Андрея раздражал, а тут скорее наоборот. По звуку он не смог определить, хнычет мальчик или девочка, но то, что ребёнку около года, он, на основе своего отцовского опыта, определил. Ребёнок плакал недолго, видимо, толком даже не проснулся. Но короткий и негромкий, этот плач сообщил всему сонному воздуху в летящем сквозь студёное чёрное небо самолёте что-то домашнее, безопасное и житейское.

Андрею вдруг захотелось немедленно взять градусник, сунуть его под мышку и узнать, какая у него температура. То, что температура высокая, он не сомневался. Но вот какая? В самом градуснике уже словно заключалось лечение, начало избавления от недуга. Что-то хорошее было в нём. Ему остро захотелось домой, к маме, которая, конечно, лучше всех знает, как надо его, Андрея, лечить.

Как часто в минуту усталости, замотанности, когда нужно было сделать много дел, а времени не хватало даже на одно, когда все не сразу получалось и делать то, что необходимо, ужасно не хотелось, Андрей думал, что ему хотелось бы поболеть. То есть иметь для всех и для себя самого вполне уважительную причину ничего не делать, а лежать дома в постели или на диване, смотреть телевизор, слушать музыку или читать. Но чтобы при этом болело только горло, да и не то чтобы болело, а просто побаливало.

То есть так болеть, как удавалось только в школьные годы, когда воспалённое горло и повышенная температура избавляли от необходимости идти в школу.

А необходимости туда ходить Андрей никогда не видел.

Теперь же никакая болезнь не избавляла его от беспокойств и обязанностей. Любая простуда, даже та, что позволяла не ходить в банк, лишь усложняла его жизнь. Приходилось о чём-то договариваться и передоговариваться по телефону, кого-то о чём-то просить, извиняться, что-то контролировать на расстоянии. А значит, лучше было вовсе не болеть. А когда казалось, что хочется похворать, на самом деле ему просто хотелось тишины, лени, безответственного безделья и того, что называется безмятежностью.

Соседка зашевелилась во сне и что-то тихонечко пробормотала. Андрей моментально захлопнул лежавшую на коленях книгу, быстрым движением сунул её на место и замер. Так он просидел секунд десять, а потом усмехнулся сам себе. «Чего это я, как воришка? Что тут такого? Ну почитал немножко… Извинюсь и поблагодарю», – подумал он, снова достал книгу и включил над собой свою лампочку.

Страницу, на которой прервалось чтение, он нашёл не сразу. Он оставил Фукакуса на заснеженном перевале. Андрей какое-то время листал книгу в поисках перевала, нашёл его и снова углубился в чтение.