– Но вы должны это сделать! Вы обязаны! – выкрикивает судья, едва не захлебываясь в хрипоте. – Не потому, что его преступление этого достойно! Нет такого преступления, которое достойно такого наказания! Но потому, что его преступление достойно того, чтобы стать примером! Его грехи не должен взять на себя другой, спустя еще пятьдесят лет! Вы обязаны отдать свой голос и обречь этого несчастного на адские мучения на планете смерти, как называют Асумгард в бесчисленных фильмах ужасов! Вы должны! Должны! Чтобы никогда… чтобы никто больше не пожелал совершить ту же самую ошибку! Вы должны бросить в адскую бездну одного, чтобы уберечь от нее множество остальных!
Судья перестает говорить, но еще несколько мгновений все внимание остается приковано к нему. Безраздельно завладевает красноречивый судья вниманием каждого, приковав к себе даже взгляд ведущего судьи. Затем он покачивается и едва не падает, отирает лоб, слегка дрожит от напряжения, но отмахивается от вопроса ведущего судьи и продолжает стоять, держась обеими руками за трибуну.
– Что ж, мы будем продолжать! – заявляет ведущий и направляет ладонь к другому судье. – Слово защитнику!
Обязанный защищать героя судья, даже не взглядывает на Сталмира, и это дико злит. Все с каждым мгновением становится хуже с тех пор, как Сталмира привели сюда и усадили в это проклятое кресло. А теперь еще и единственный, кто должен защищать, дает понять своим отношением, что он не на стороне преступника, когда встает к камерам боком, указывая ладонью на предыдущего выступающего и держась к преступнику спиной.
– Мне… простите мне эти слова, – начинает судья тихим, спокойным тоном, – но посмотрите на моего коллегу! Приглядитесь! Смотрите внимательно! Как часто, скажите, вы могли видеть его в таком ужасном состоянии?
Судья опускает руку, оборачивается к камерам, но все равно избегает смотреть на подсудимого, хотя Сталмир не сводит с него глаз и даже не моргает.
– В этом лице сейчас отражается вся тяжесть вынесенного приговора! – продолжает он, все повышая и повышая тон. – И мне нечего сказать в защиту подсудимого!
Сталмир так сжимает челюсть, что зубы начинают скрипеть, но он знает, что не может пошевелиться, что ему не дадут слово, кроме как в самом конце суда, когда его участь уже будет решена всеобщим голосованием смотрящих трансляцию суда граждан. И все же, пусть в мыслях, но он не может стерпеть злобу, уже понимая, что судья обрекает его на гибель, ведь что бы он теперь ни сказал, достаточно одной этой фразы, чтобы определить судьбу подсудимого: мне нечего сказать в защиту….
– Но я призываю вас отменить приговор! – говорит судья дальше. – Взгляните на моего коллегу еще раз, чтобы понять, что даже его обязательства непостижимо тяжелы в этот раз для исполнения! В этот раз, обязанный отстаивать вину, мой коллега едва сумел выдержать участь, отведенную ему на этом ужасном суде! Никто не заслуживает подобной участи! Никто не заслуживает оказаться в самом ядре живого вселенского ада! Никто! Даже самый презренный член нашего общества!
И на этом выступление судьи оканчивается. Его речь оказывается не такой пылкой, не такой длинной и красноречивой, а значит, ему вряд ли удастся кого-нибудь переубедить, после того, как пылко и отчаянно выступал обвинитель. Впрочем, стоило ли надеяться, что он хотя бы попытается? Все это игра, в этом Сталмир убежден, все это подлая игра Федерации. Той самой Федерации, которая увидела угрожающий лик Сталмира, Федерации, которая испугалась его лица. Федерации, которая желает выбросить его в эту кровавую молотильню, которую по недоразумению кто-то превратил в целую ядовитую, адскую планету, чтобы смелый голос свободы больше никогда не сумел вновь зазвучать в устах Сталмира.
А как только судья возвращается за трибуну, оставляя Сталмира злобно гадать о том, зачем судья вообще ее покинул, начинают выступать и другие судьи. Эти уже ничего нового не говорят. Вся их работа заключается в том, чтобы предоставить общественности рассуждения о правильности и неправильности того и другого выбора, давая зрителям тешить себя мыслью, что здесь рассматриваются все точки зрения. В действительности же, все судьи склоняются лишь к двум точкам зрения: одни из них говорят, что преступление заслуживает самой жесткой меры, опираясь на аргументы обвинения, а другие отвечают бедными аргументами защиты, говоря, что нужно отказаться от такого жестокого наказания, обязав судебные интеллектуальные системы пересмотреть вынесенный ими приговор.
Еще вчера Сталмиру все представлялось иначе, а теперь глаза застилает туман, а страх перед грядущей участью пробивается сквозь кожу холодным потом и дрожью. Ему не позволяют двинуться, не позволяют заговорить, и приходится лишь смотреть и молча ждать, когда его судьбу решит безвольная толпа, подчиненная желаниям Федерации и обманчивым идеалам подлинной свободы.
Когда начинается голосование, результаты почти мгновенно высвечиваются на мониторах судей, встроенных в трибуны, и по их хмурым лицам можно догадаться о результатах голосования.