Более чем

Ирусу не хотелось сейчас танцевать, он почему-то загрустил как-то без видимой причины, ведь ничего не случилось, и ещё несколько минут тому назад он лихо плясал в кругу друзей, прыгал, улыбался, поправлял съезжающий чуб, ему было хорошо веселиться, не думая ни о чём, отдаться во власть всеобщего, приятного для всех праздника, выражать себя в нём, но сейчас он почувствовал себя одиноким, обособленным, оторванным от праздничной атмосферы, может быть, он устал, может быть, подействовала последняя, только что спетая песня, и, скорей всего, это было ненадолго, а всего на несколько минут, поэтому Ирус отошёл от сцены, осторожно проходя между уже танцующими парами к стене, чтобы посидеть на скамеечке. Он шёл к ней, чуть опустив голову, глядя себе под ноги, не оглядываясь по сторонам и лишь в конце, уже почти садясь, приподнял глаза: в нескольких шагах от него в дверях зала стояла Таня. Она стояла как-то осторожно, несмело, будто не имея права присутствовать на этом празднике, будто не решаясь войти сюда, стоя ещё там, на улице, упираясь двумя руками о косяк двери, а только всем телом подавшись вперёд, сюда, не двигаясь, стояла неподвижно, лишь иногда чуть-чуть поворачивая голову, наверное, она стояла здесь уже давно, наблюдая из полутьмы за происходящим в зале, может быть, чего-то ждала. Таня была принаряжена в золотистого цвета платье чуть выше колен, в жёлтые, светящиеся перламутровым блеском вечерние туфельки, её золотистого цвета волосы были собраны сзади заколкой, а затем красиво спадали книзу. Музыка звучала уже некоторое время, но Ирус, так и не дойдя до скамейки у стены, повернул прямо к двери, подошёл вплотную к Тане, взялся рукой за косяк двери, за который держалась она, и кивком головы пригласил её на танец, взял за руку и неспешно, тихонько, не опуская руки, повёл между танцующими парами прямо к центру, туда, в туманный, расплывчатый, состоящий из зелёного, жёлтого, синего цветов, круг. Он нежно, едва дотрагиваясь, обнял её за талию, она положила ладони ему на плечи, доверчиво прильнула, и они, так же как и все, стали танцевать, кружась медленно, маленькими шажками почти на одном месте, не говоря ни о чём, отвлекаясь от всего на свете, отдыхая под медленную, временами будто замирающую, тоскующую, будто грозящую вот-вот закончиться, нежную мелодию. Они как бы слились воедино, забыли о сверкающем зале, о празднике, об окружающих их людях, а подчинили происходящее себе, как-то рассеянно реагируя на музыку, не стремясь подстроиться к её звучанию, и когда та закончилась, пропала, некоторое время ещё стояли на месте, как и прежде, вдвоём. После этого танца они находились только вместе, Ирус сразу повеселел, очнулся от ниоткуда взявшейся было грусти, будто что-то приобрёл ушедшее, вновь для него в празднике было и яркое сверкание, и смысл, и будоражащая, волнующая радость, даже азарт, он говорил с Таней обо всём, но непременно только о хорошем, сказал, что она прекрасно танцует, а Таня на это лишь согласно кивнула головой, но как-то медленно, с расстановкой, будто немножко подумав, прежде чем сделать это. Затем друзья Ируса выстроились паровозиком, раскачиваясь из стороны в сторону в такт музыке, перепрыгивая с одной ноги на другую, двинулись между танцующими в бешеном, всё ускоряющемся ритме, то отставая, теряя друг друга, разрывая цепь, то снова соединяясь, собираясь вместе. Ирус положил руки на плечи Тане и прыгал, стараясь не наскочить на неё, а она развеселилась по-настоящему. От прежней робости не осталось и следа, она тоже прыгала, как и все, быстро освоившись, слившись со сказочной обстановкой, оглядываясь назад на Ируса, словно спрашивая у него, правильно ли она поступает. Таня здесь почти никого не знала, и если ей что-то надо было спросить, чем-то поинтересоваться, то делала это через Ируса. Он охотно рассказывал ей, объяснял, познакомил с Ваней, Яковом, те весело кивнули ей и как-то понимающе и снисходительно ему, но впрочем, не больше, так как сами были заняты чем-то своим.

Когда танцы прерывались, выпускники приходили из фойе в столовую, садясь каждый раз за прибранные столики с новым угощением. Ирус ухаживал за Таней, наливал ей напиток, подставлял блюдо с крупной ярко-красной черешней, тянулся на другой стол за пирожным для Тани, непременно с аккуратной, несмятой розочкой в центре белого крема. Таня благодарно принимала ухаживания, и, вообще, они вели себя как давно знакомые, близкие, приятные друг другу люди. Для Ируса она стада родней, чем все другие одноклассники вместе взятые, Таня вела себя скромно, немногословно, обращаясь только к Ирусу, всё больше прислушиваясь к разговору за столом.

Школьный бал подходил к концу, вернее, заканчивалась короткая, одна из самых коротких в году ночей, уступающая место утру, знаменующему новый день.