Мама Лена ещё больше вдохновилось, она поняла, что Анна Владимировна и Надежда Владимировна – родственные ей души, небогатые, нуждающиеся. Мама Лена работала соцработником, развозила пенсионеркам продукты и очень этого стеснялась, постоянно искала работу, но ничего лучше найти не могла. Мама Лена стала рассказывать про своего сына Филиппа:
− Бегает быстро. Он уже три года на этом пробеге бегает. Первый год совсем плохо, так расстроился, что неделю со мной не разговаривал. В прошлом году шестым стал. В этом году хочет медаль. Не знаете, как там мальчики две тысячи второго года?
− Медаль в две тысяче втором − тяжело, − сказала Анна Владимировна. – Тут всё дети− чистые стайеры, а у вас – ориентирование.
Поболтали ещё. Мама Лена всё повторяла:
− Очень я волнуюсь. Вдруг не добегу?
− Добежите, − сказала Надежда Владимировна. – Тут вон сколько пожилых.
Маму Лену это высказывание покоробило и потрясло:
− Но я не пожилая!
− Для спорта все, кто старше тридцати пяти – пожилые, − авторитетно заявила Анна Владимировна. – А душой мы всё, девчонки, молоды.
В общем, сдружились тётеньки перед стартом. Всех их побила жизнь, кого-то, конечно, меньше поколотила, кого-то больше. Приучила их жизнь к смирению, к покорности обстоятельствам, ничего они из себя не строили, не важничали, не врали, не хвалились дачами и машинами, других не осуждали и не сплетничали уж очень злобно. И одно у них было общее, чего не было у самых богатых, гордых и высокомерных. Было у этих трёх тётенек здоровье, тётеньки могли ещё радоваться природе, радоваться осени, радоваться тому, что они пока ещё хорошо слышат, неплохо видят и могут пробежать десять километров. Да и общение перед стартом – большая драгоценность. Стоит тётенька такая, болтает непринуждённо, и все вокруг сразу понимают: эта тётенька хорошая, раз у неё есть с кем поболтать, а не сыч какой-нибудь, не волк-одиночка.
И вот дали старт. И все, огромная-преогромная толпа от восьми до восьмидесяти, побежали, а кто-то и пошёл, потому что на пробеге и спортивной ходьбой ходили, йоги так вообще босиком, кто-то с палками, скандинавской ходьбой, а один мужчина всегда шёл с пятидесятикилограммовым мешком сахара на плечах – такой у него был экстремальный вид спорта собственного изобретения: «мешкоплечепёх» называется.
Мама Лена просто парила по началу: так ей было хорошо, легко и радостно бежать среди людей, среди физкультурников, она на бегу всё рассказывала Анне Владимировне историю, как её сын на соревнованиях в лесу потерялся, а потом вторым стал. Но потом дорога свернула в лес, мама Лена замолчала, сил на разговоры у неё не осталось, она поняла, что, по всей видимости, начала чересчур резво. Анна Владимировна тоже сказала Надежде Владимировне:
− Я так быстро лет десять не бегала.
А Надежда Владимировна ответила:
− И я.
Но Надежда Владимировна говорила неправду. Она на утренних пробежках бегала и быстрее, но тут, на трассе, она решила никаких рекордов не устанавливать, бежать с Анной Владимировной. «Я ж не могу Аню бросить, раз мы встретились, − думала Надежда Владимировна. – Ведь тридцать лет назад она меня не бросила».
А тридцать лет назад случилась на дистанции такая история. Утро. Холодно. Солнце светит. Асфальт гладкий, дорога – широкая, широчайшая. И девочки, Надя и Аня, бегут вместе. И Надя чувствует, что ей тяжело, что связки на ногах у неё болят всё сильнее. Но Аня подругу не бросает, уговаривает бежать дальше. «Потерпи, Надя!» − говорит Аня. А Надя говорит Ане: «Ты беги, беги. Я сама» А позади, за последними бегунами, автобус едет и уставших-отставших подбирает, и приходится торопиться, чтобы автобус тебя не хапнул. С горем пополам, поддерживаемая подругой, доковыляла Надя до финиша. Ане дали третье место в их возрастной группе, а Наде четвёртое. Всё-таки Аню наградили – это хотя бы радовало, и Надя почти перестала переживать, что Аня из-за неё время потеряла. Связки у Нади были распухшие-прераспухшие, ноги внизу были похожи на тумбочки или толстые фонарные столбы. «Это всё из-за роста, − сказала медсестра, помазала мазью, плотно забинтовала и сказала: − Девочки! Десять километров – это очень много и очень опасно».
Вот поэтому Надежда Владимировна не могла сейчас оставить Анну Владимировну. Все тридцать лет она помнила, как Аня её не бросила, и все тридцать лет думала, что редко кто так себя поведёт, так по-товарищески, по-пионерски.
На деревьях весели таблички: «1км», «2 км», «2-600», «Не спи – замёрзнешь!», «Семь оврагов – нам по пути», «Не думай о болезнях, думай о скорости». Эти таблички вдохновляли, но и ужасали: это же столько ещё бежать. По оврагам, по грязи, по мостику деревянному…