— Я там увидел одну книжку, которую читал Реджи Гивенс, — продолжал Серфер, предвосхищая вопрос. — Он ушел отсюда как раз перед тем, как тот, первый парень, дал себя убить. Чем больше я об этом думаю, тем больше подозреваю, что он мог встретиться с Болеутолителем. Мне нужно было просмотреть старые детективы; когда я читаю про Стива Кареллу, то получаю большое удовольствие, — голос его в конце забулькал.
Тремалис подумал было, что его новый приятель выпил, а может стало действовать какое-то психотропное лекарство — было похоже, что он мгновенно забыл про исчезнувшего друга, о котором беспокоился.
— Скажи-ка, Эйвен представил тебя Рив?
— Я как раз собирался это сделать, Майк.
Теперь Тремалис понял, наконец, насколько юн Эйвен Шустек на их с Майком фоне. Виктор заметил, что парень убрал лыжную маску.
— Она сегодня единственная дама среди нас, поскольку Бабуля навещает родственников, а Кэт Таунсенд на этой неделе в Огайо, — губы Серфера в уголках слиплись. — Вот она, возле радио.
Он посмотрел туда, где Рив Тауни вставляла кассету в чудовищно вопящий аппарат — «радость гетто», который называли еще «бум-бокс». Виктор пытался сохранить спокойствие. Как это ни нахально, первая его мысль была о том, что Рив может уйти отсюда вместе с ним, поскольку он теперь — друг Майка и этого типа, Американской Мечты.
Звучала песня, вполне соответствовавшая настроению празднества «Город серфинга».
Тремалис обнаружил, что мычит мелодию себе под нос. Американская Мечта заметил, что Рив все еще не сняла куртку.
— Где же мои манеры? — встревожился Шустек. — Я обязан был помочь тебе снять верхнюю одежду, — сказал он, подходя к Рив.
Тремалис оставался на месте до тех пор, пока Серфер не махнул ему рукой:
— Иди туда, парень.
Американская Мечта представил гостя девушке.
— Рив Тауни, Виктор…
— Трембл. Вик Трембл, — вмешался он.
Американская Мечта взял куртку девушки и пошел к вешалке.
— Приятно познакомиться, — улыбнулась Рив. Тремалис растерялся, смутился и промолчал. Вот так с ним всегда!
— Мне нужно подобрать музыку, — сказала девушка.
Он наблюдал, как движутся ее маленькие груди под майкой. Прическа у Рив была в стиле «мальчик-паж», который вновь стал популярным в журналах мод. Пластмассовый обруч аккуратно прижимал ее волосы, черные и гладкие; при взгляде на них Тремалис вспомнил почтовую открытку с изображением пологого берега реки ночью. А вот ее прелестный задик он ни с чем не мог сравнить. Поэт Нельсон Элгрен назвал бы его фатальным. А создатель детективных романов Элмор Леонард просто сказал бы «симпатичное седалище». Виктор Тремалис ничего придумать не мог, но весь обливался потом.
Он увидел все ее отражение. На ее белой майке было зеленое изображение Джокера, Шутника (в 1989 году отмечалось 50-летие Бэтмена, и Джек Николсон должен был сыграть роль его заклятого врага в новой версии; зеленоволосый, бледный, одутловатый психопат шел теперь нарасхват. Тремалис, однако, подумал, что она носит эту майку, чтобы доставить удовольствие Американской Мечте).
Ухмыляющееся лицо Шутника искажалось на левой стороне майки, а грудь Рив делала «вдовий мысик» в волосах злодея особенно выступающим. Правую сторону майки заполняли разноцветные «ха-ха-ха». Глаза Шутника были испещрены красными прожилками. У Рив Тауни глаза были ясные карие, и Тремалис подумал, что она носит мягкие контактные линзы.
Она сменила кассету. Фрэнк Синатра пел о том самом летнем ветре, который все не унимается. Отдельные пряди ее черных волос выскользнули из-под обруча и упали на наморщенный лоб. В следующей песне сообщалось о том, как же это приятно — понежиться под теплым солнцем Калифорнии.
Рив, без сомнения, изумительно выглядела бы на пляже. Но она и здесь была хороша. Губы не подкрашены, длинные ногти без лака.
На другом конце зала О’Нил своими обрубками отбивал ритм на обивке дивана. Майк Серфер возле стола Натмена чистил свой шунт.
«Рив, опять Рив, Риив-ви», — произнес про себя Тремалис. Ее длинные ноги прекрасно выглядели и в стираных джинсах. Но ему бы, конечно, они больше понравились на пляже. Загорелые ноги, загорелые лицо и левая рука. Сейчас бледные, но уже в первую неделю мая на них будет загар. А вот ее правая рука вряд ли покроется загаром, подумал он. Скажем, его треугольный рубец — подарок няни, даже в разгар лета оставался белым.
Особенно сильное возбуждение он ощутил, уставившись на атрофированную штуку, свисавшую с ее правого плеча. Это была ее правая рука, но мышцы так ссохлись, как будто ее слишком долго держали в микроволновой печи.