Болевой синдром

А Женька шел скорым шагом, пока не наткнулся на магазин «Охотник». Он располагался в подвальном помещении, был тесен, но богат на ассортимент товаров. «Тулки», «ижевки», одностволки, «вертикалки», «винты»… Правда, свободно ружья не продавались, но Женька решил, что это не проблема, если есть деньги. А деньги у него еще были. Проблема была в другом: как с такой длинноствольной дурой идти по Москве, караулить Рамазана у гостиницы? Обрез из той же «ижевки» смонастырить? А где и чем пилить металл? И как это, если у тебя одна рука? Надо было прихватить с войны…

Продавец до странности внимательно посмотрел на него. Женька поймал себя на том, что мыслит вслух.

— Тебе плохо? — спросил продавец. — Лицо у тебя горит. Температура, да?

— Наверное.

Женька пошел к выходу и машинально тронул ладонью лоб. Ничего не почувствовал, но усмехнулся про себя: естественно, только в горячке и можно додуматься до того, чтобы посреди Москвы охотиться с обрезом на человека, которого ни разу не видел. Это — не Танги или Аллерой, здесь враг с зеленой повязкой на голове ходить не будет. А Зырянова никто не пустит в «Россию», никто не санкционирует досмотр номеров. Так на кой же хрен обрез? Сидеть с ним у входа в гостинку и ждать типа, который появится в сопровождении старых знакомых — Шунта и Бориса? Но в «России», наверное, несколько входов и выходов, а с Рамазаном могут приехать и два, и три человека. В кого стрелять? «Мухи» мало, а то — «ижевка».

Он повернул на бульвар, сел на свободную скамейку. Рядом работали метлами женщины: сдирали с асфальта листву. Она лежала здесь толстым слоем, снизу уже темная, подгнившая.

— Пересели бы, — попросила одна из уборщиц, опасливо косясь на правый рукав куртки.

Женщина была в оранжевой фуфайке и такого же цвета брюках. К некрасивому лицу такой костюм почти шел.

— Чего вы боитесь? — спросил Зырянов. — Вы ведь боитесь меня, да?

— А чего бояться? — Женщина оперлась на метлу. — Руку твою жалко. Молодой такой и вроде не бандит с виду.

Женьке стало весело:

— А вы бандитов часто видели? У них рога растут?

— У них морды довольные. — Она подошла чуть ближе. — Тебе бутерброд дать? Ты с Чечни, наверное?

— Оттуда.

— Теперь чечены, говорят, в Москву отрядами прибывают, будут тут чего-то взрывать, поджигать. Это правда?

Женька поежился, его знобило. Он вспомнил фотографию Тамары Алексеевны Макаровой и не знал, что ответить женщине. Сказать, что чечены уже здесь, и пусть она идет с метлой в аэропорт и там встречает их? Он болезненно улыбнулся. Что-то с головой. Не то чтоб она болела, но сразу сброд мыслей шастает по мозгам, не фильтруется. Понятно, отчего это. Конечно, ему надо было отлежаться после драки у Шунта, но нету же времени! Командир стал слабаком, никак не очухается от ран, а убийца его жены завтра прилетает в Москву, возможно, не надолго, и нельзя отпустить его отсюда просто так…

Женщина смотрела на него, все еще ждала ответа, но Зырянов молча встал со скамейки и пошел по мягкому листовому настилу.

— Эй, возьми бутерброд, а?

— Спасибо, не заработал, — ответил Зырянов.

* * *

Лаврентьева он нашел у стойки, где должна была начаться регистрация рейса на Новокузнецк. Игорь Викторович стоял рядом с невысокой полненькой брюнеткой. Увидев Женьку, он тотчас оставил свою спутницу и поспешил навстречу ему:

— Ты вовремя. Я уже, если честно, устал от ее щебетания. Прощаться с любовницами — это, знаешь ли, препротивная процедура.

— Она красивая.

Предприниматель довольно хохотнул:

— У меня жена не хуже. Ладно, пойдем выпьем, угощаю. Я ведь обязан тебе, если бы ты знал, как обязан! Алла, — повернулся он к спутнице. — Мы сейчас.

— Я с вами, — она подхватила стоящую у ног спортивную сумку.

— Тебе пить нельзя, ты за рулем.

— Но кофе же можно. — Подошла, оглядела Зырянова, как осматривают скульптуры в музее. — Здравствуйте. Вот вам граммов пятьдесят коньяка просто необходимы, если у вас не врожденная бледность лица. Хотя, вполне возможно, вы при операции потеряли много крови.

— Прекрати, Алла, — недовольно сказал Лаврентьев.

— Не вижу причин, — брюнетка передернула плечиками. — Во-первых, мы все взрослые люди, во-вторых, я врач… Вы можете снять на минуту очки?

Женька не ощущал ни малейшей неловкости от бесцеремонных слов женщины.

— Не могу. У меня там кровоподтек.

— Это я и так вижу… Ну ладно, пойдем к бару, а то скоро посадку объявят.

Выпили по две рюмки хорошего коньяку, потом Лаврентьев сказал подружке:

— Мы оставим тебя, не обижайся, но есть мужские секреты.

— А у меня есть еще кофе…

Коммерсант с Зыряновым прошли длинным коридором, мимо служебных кабинетов. Остановились возле одной из дверей, Игорь Викторович без стука приоткрыл ее, переступил порог. В крохотной комнатке сидела за столом женщина, смотрела такой же крохотный телевизор.

— Валюша, будь добра, дай нам переговорить с товарищем, а? — сказал Лаврентьев.

— А что мне за это будет? — улыбнулась та.

— Милая, разве я тебя когда-нибудь обижал?

— А как же! Я вынуждена не смотреть свой фильм. Гони моральную компенсацию.

Лаврентьев протянул ей купюру, Валя тотчас упорхнула, а он сказал: