Болезнь Китахары

Когда Лили на своем муле возвращалась с равнины, Моор жадно следил за каждым ее шагом. Ведь эта, с метеобашни, одна во всем приозерье только и ходила через границу, одна только и снабжала черный рынок дефицитным товаром, даже когда из-за армейских маневров единственную дорогу на равнину перекрывали и в моорском секретариате ни за какую мзду не выдавали пропуск.

Лили не было дела ни до запретных зон, ни до пропусков, она просто ходила своими тропами и каждому привозила то, что ему нужно: моорцам – южные фрукты, инструменты или зеленый кофе в зернах с армейских складов, а офицерам-снабженцам и солдатам, служившим на этих складах, – дьявольские сувениры, которые в своих рейдах по Каменному Морю обнаруживала в кавернах, пещерах или где-нибудь в гниющих листьях: проржавевшее холодное и огнестрельное оружие времен последних боев и мелких военных стычек, простреленные каски, штыки, Железные кресты и всевозможный хлам, потерянный или брошенный армией моорцев на ее пути к гибели. Ведь для тогдашних победителей война с ее триумфами давным-давно стала таким же далеким, непостижным воспоминанием, как для побежденных – поражение; вот почему спрос коллекционеров на эти железки постоянно возрастал, а значит, возрастала и цена, которую Лили в ходе своих меновых операций все время назначала заново. За канувшие в забвение вражеские регалии победители расплачивались дефицитным товаром. И Лили выменивала в казармах каски на медовые дыни, кинжалы с эмблемой мертвой головы – на лакрицу и бананы, ордена – на нейлоновые чулки и какао.

И даже для Собачьего Короля, которому не требовалось ничего, совершенно ничего из этих меновых товаров, ибо под покровительством Армии он пользовался всеми привилегиями и недостатка ни в чем не испытывал, – даже для Собачьего Короля Лили припасала нечто такое, за что он готов был уплатить практически любую цену, – камни. За один-единственный изумруд, извлеченный со дна ледникового ручья, Амбрас давал ей больше провизии и предметов роскоши, чем она обыкновенно выручала в казармах за все свои вьюки, набитые военными трофеями.

Собачий Король обожал камни. Уже засыпая, он иной раз шепотом подсчитывал кубатуру исполинских гранитных блоков, которые по его приказу взрывчаткой выламывали в карьере на Слепом берегу, и видел во сне тяжеленные глыбы, которые в лагерные свои годы таскал на деревянной «козе», под ударами кнута… Но с того февральского дня, когда Лили попросила у него щенка, предложив взамен изумруд, у него мало-помалу скопилось больше дюжины ее находок и все чаще он погружался в мерцающие глубины кристаллических структур. Теперь даже тусклый блеск свежего гранитного излома напоминал ему о строении самоцветов, и днем он, бывало, часами сидел в конторском бараке, рассматривая в лупу зыбкие вростки в недрах своих изумрудов. В этих крохотных кристаллических садах, где цветы и туманные разводы сияли в контурном свете серебристой зеленью, он видел таинственный, беззвучный и безвременный образ мира, на мгновение заставлявший его забыть ужасы собственной истории и даже свою ненависть.

Так Амбрас сделался не только самым щедрым клиентом Лили, но и единственным в приозерье человеком, который звал ее по имени. Ведь она, хоть и провела почти всю жизнь в той же скудости и под тем же заключенным в раму гор и холмов небом, что и всякий обитатель прибрежья, была и оставалась для Моора всего-навсего Бразильянкой. Приезжей. Из чужих краев.

В тот год, когда родился Беринг, на берега Моорского озера занесло целый обоз беженцев из разрушенной Вены, среди них была и Лили – пятилетняя девчушка, лежавшая в скарлатинном жару, под грубыми одеялами из конского волоса, на отцовской ручной тележке.

Сколько дней и недель двигалась по спаленным войной землям эта вереница повозок, тощих верховых лошадей и тяжело нагруженных пешеходов? Позднее Лили вспоминала прежде всего ночевки: заиндевелые деревья, конусы света, в которых появлялись и снова исчезали молочно-белые фигуры; сараи, где гулял сквозняк и в балках лепились птичьи гнезда; ярко-красные, будто в праздничном освещении, окна горящего вокзала. Дом без крыши, и в нем – засыпанные снегом люди. А однажды вечером путь преградили коровьи трупы – вороны расклевывали им глаза и ноздри… Но в первую очередь Лили вспоминалось манящее, волшебное звучание слова, которое беженцы твердили как заговор от всех мук и ужасов дороги, шептали в бессонные часы, а возница одного из больших фургонов даже напевал: Бразилия. Мы едем в Бразилию!..