Болезнь культуры (сборник)

Допущение существования влечения к смерти и разрушению встретило сопротивление и в кругу психоаналитиков. Я понимаю, что существует мощная тенденция приписывать все, что опасно и враждебно в отношении любви, исходной биполярности ее собственной сущности. Только что изложенное понимание было и для меня вначале всего лишь пробным камнем, но с течением времени идея настолько сильно завладела мной, что сейчас я просто не могу мыслить по-иному. Я хочу сказать, что теоретически эта идея предпочтительнее всех других возможных идей, так как она сочетает простоту с точностью и не прибегает к искажению и извращению фактов, к чему мы всегда стремимся в любой научной работе. Я признаю, что в садизме и мазохизме, тесно связанных с эротикой феноменах, мы всегда видели проявление направленного внутрь или вовне инстинктивного влечения к разрушению, но теперь я не понимаю, как мы могли просмотреть и упустить из виду вездесущность не эротической агрессии и страсти разрушения, не отвели им подобающего места в толковании жизни. (Направленная внутрь страсть к разрушению не воспринимается человеком, если она не имеет эротической окраски.) Я припоминаю свое собственное неприятие, охватившее меня, когда в психоаналитической литературе впервые появилось упоминание об идее деструктивного влечения, и сколь долгое время мне потребовалось, чтобы согласиться с ней. То, что сопротивление такого рода возникает по другим поводам, удивляет меня меньше. Ибо, например, наши дети не очень охотно слушают, когда в их присутствии говорят о врожденном «зле», о склонности к агрессии, к разрушению, а значит, и к жестокости. Бог создал их для полноты своего совершенства, и не стоит напоминать, как тяжело, – несмотря на все увещевания «Христианской науки», – соединить бесспорное существование зла со всемогуществом всеблагого бога. Дьявол мог бы послужить наилучшим оправданием для бога, приняв на себя роль, облегчающую для бога задачу, как евреи облегчают задачу для приверженцев арийских идеалов. Но с другой стороны, бога можно привлечь к ответственности за существование дьявола и того зла, каковое он воплощает. Ввиду этой трудности следовало бы в надлежащем месте отвесить низкий поклон нравственной природе человека; зло поощряет человека к всеобщей любви, и за это ему прощается[116].

С другой стороны, термин «либидо» можно применить к обозначению проявлений энергии Эроса, чтобы отделить ее от энергии влечения к смерти[117]. Надо признать, что мы плохо и с трудом понимаем природу последнего влечения, считая его тенью Эроса, и оно ускользает от нас, когда оно не связано с Эросом. В садизме, где влечение к смерти определенным образом извращает эротическую цель, стремясь получить половое удовлетворение, мы ясно видим суть этого влечения и прослеживаем его связь с Эросом. Но даже там, где это влечение выступает вне связи с половым вожделением, в виде слепой и яростной страсти к разрушению, мы безошибочно понимаем, что удовлетворение этой страсти связано с высшей степенью нарциссического наслаждения, в котором эго находит исполнение своего древнего желания стать всемогущим. Обузданное и укрощенное, можно даже сказать, целесообразное влечение к разрушению, направленное на предметы окружающего мира, должно удовлетворить жизненную потребность эго в покорении природы. Так как это допущение зиждется на теоретических основаниях, надо признать, что оно не защищено против теоретических возражений. Но дело обстоит так из-за современного состояния наших знаний; будущие исследования и размышления, несомненно, внесут ясность в этот вопрос.