Болезнь неведения

А болезнь (я уже не беру ее в кавычки!) прогрессировала. Теперь даже студент, не колеблясь, поставил бы подростку диагноз тяжелой истерии. Юноша жил в постоянной атмосфере двух господствующих ощущений: своей очевидной неполноценности (от которой он по-человечески страдал) и исключительности своих особых прав на внимание, сочувствие и послабления. Жизнь шла мимо него. Товарищи кончили школу, работали и учились. Он не работал, не учился и жил на содержании у матери. Он мог бы проникнуться отвращением к своему бессмысленному существованию, если бы не... болезнь. Болезнь оправдывала все: безделье, никчемность, паразитизм. Он научился жалеть себя вместо того, чтобы презирать. О, лживое самоутешение, порожденное болезнью и роковым образом питающее эту болезнь!

Его призвали в армию. Жизнь предоставила ему воз- можность реабилитации в собственных глазах. Но армия — это напряженный труд, подъем морозным утром, безоговорочное подчинение приказу, марш-бросок по заснеженным полям. А там, дома — тахта под уютным светом торшера, завтрак в постели, журналы с глянцевитыми фотографиями. И он дезертировал в болезнь... Припадок судорог, бессвязная речь... Он не был симулянтом. Компетентная комиссия единодушно поставила диагноз и приняла решение о демобилизации.

Сейчас, когда я пишу эти строки, парень живет у матери, не работает и не учится. Он «встречается с девушкой», не смея, да и не стремясь назвать ее женой. Ему это удобно и отнюдь не стыдно. Даже себе он не признается, что невозможно иметь семью на заработок все той же мамы. Нет, у него есть куда более веская и уважительная причина: ведь он больной, вправе ли он связывать свою судьбу с судьбой другого человека?

Я не осуждаю этого юношу, он действительно болен, он действительно нуждается в сострадании и лечении. Но моя книга написана не для него, она не может ему помочь. Его болезнь требует иных методов лечения,

потому что приемы, описанные здесь, имеют смысл только при активном участии самого больного.

Для пациентов, подобных юноше, о котором шла речь, я бы создал специальный санаторий. В моем санатории не было бы ни

«сонной терапии», ни «охранительного режима», ни шепотной речи персонала, которой так увлекались Некоторые энтузиасты медицины 50-х годов. Мой санаторий скорее походил бы на городок для подготовки спортсменов или войсковое подразделение специального назначения.

...Подъем, массированная физзарядка. И целый день в движении, в активной деятельности, без единой минуты для размышлений о своих проблемах, своей неполноценности, своей болезни. Жесткий режим непрерывного преодоления трудностей нарастающей степени. Тренировка общения, поведения, контактов. Физические и психологические нагрузки. Разумеется, отдых, достаточный сон, общеукрепляющее лечение и — вперед, вперед, в любой ситуации, в любом настроении. Отработка сдерживающих механизмов, способности ждать, если этого требует обстановка. И никаких развращающих скидок на

«сплошной клубок нервов»...

В принципе программа санаторного лечения, о котором идет речь, во многом сходна с рекомендациями, содержащимися в этой книге, но книга будет предлагать их самому больному, а в санатории пришлось бы полагаться на воспитателей-врачей.

«Бегство в болезнь» отнюдь не всегда выступает в той откровенной форме, которую мы наблюдали у молодого любителя автомашин.

...Человек почувствовал боли в области сердца. Врач-те- рапевт подтвердил сердечное заболевание, рекомендовал покой, микстуру, ограничение физической нагрузки. К тягостным ощущениям в груди со временем добавились сердцебиения, удушье, нарастающая слабость. Дальнейшие обследования заставили усомниться в первоначальном диагнозе, а спустя год врачи вообще стали отрицать болезнь сердечно-сосудистой системы. Но человек уже привык постоянно прислушиваться к своим ощущениям.

Вот он пришел ко мне: замедленные движения, тихая речь. Целый год он находился на инвалидности, ходил по врачам, чуть что — укладывался в постель. Ему трудно по- верить в полное выздоровление: ведь боли в сердце эпизо-

дически возникают, а физическая нагрузка вызывает чувство слабости и обильный пот. Но дело не только в сомнениях относительно заключения врачей. У человека в сущности нет большой цели, захватывающих интересов. Забота о своем здоровье составляет главный предмет его каждодневных размышлений. Он с головой ушел в болезнь, в неторопливые, обстоятельные разговоры с завсегдатаями поликлиник и комиссий.

Человек породнился с болезнью, она наполняет его жизнь, требует внимания и забот. В нем гаснет яростный протест против своей, в сущности мнимой, неполноценности. Двадцатипятилетний пенсионер, словоохотливый собеседник поликлинических старушек, — вряд ли ему поможет моя книга. Ну, прочтет, покачает с сомнением головой и отправится на очередное переосвидетельствование ВТЭКа.