Болгарская неожиданность. Книга 5

– Тодор! – будто прокатил в ответ по камням валун другой, и подставил под удар лезвие Аль-Тана.

Со свистом клинки встретились. Привычного звона не было. В полной тишине отпал ровно срезанный кусок лезвия меча. Толпа в один голос ахнула, а потом загалдела.

– Я всегда знал, что они дрянные клинки делают, но такого не ожидал!

– Даже серебро через это их дерьмо, как нож сквозь растопленное масло проходит!

– Давно я на свете живу, но такого позора не видал сроду!

– Ганс бы сказал: это не есть гутен меч и повесил бы обоих на первом же дереве!

– Что, Лубен, не забудешь доложить папочке?

Тут не утерпел даже и терпеливый Дезислав.

– Тещеньке моей тоже доложиться не забудь! С горячим приветом от человека, хотевшего сделаться вашим первым покупателем на новом месте.

Все перекрыл дружный хохот толпы. Из нее вырвался чей-то тонкий дискант:

– Ох и пороть сегодня Лубена батя будет! Драть неутомимо и день, и ночь!

Отозвался мощный басок.

– Мало того, что за неделю ничего не продал, так еще и главного семейного достояния сдури лишился! За пропажу именно этого меча его и кормить перестанут!

Многие уже вытирали от смеха слезы. А толпа все прибывала и прибывала. Народ стягивался на шум и смех, и начинал торопливо выяснять, над чем же тут так хохочут люди.

Лубен, с красной рожей и трясущимися губами начал орать, что у любого, даже самого хорошего кузнеца так бывает. Братья переглянулись.

– У нас не бывает, – тяжеловесно заявил Тодор.

Он у братьев, видимо считался за старшего, да и нос у него был побольше. Может родился на пару минут пораньше, или просто был порешительнее, и поэтому всегда говорил первым. Одно слово – лидер.

– Никогда! – добавил Тома.

Его имя переводилось как «близнец», и он всегда говорил вторым – зримый ведомый.

Лубен умолк, а то вдруг богатыри дадут за возражения щелбана. Насмерть ведь ушибить могут!

– Продолжим? – пророкотал Тодор.

– Конечно! – прогромыхал Тома.

И братья-великаны продолжили свое черное дело. И следующий меч бесславно повторил судьбу предыдущего один в один.

Лубен не вытерпел и заорал:

– Хватит мне тут товар портить! Наели рожи здоровенные и начали сдури мечи ломать!

Близнецы посмотрели на меня. Я хамам и бракоделам никогда не сочувствовал, и вместо того, чтобы подставить щеку под удар, как это проповедует моя религия, всегда уворачивался и наносил ответный удар. Поэтому ответил:

– Уговор дороже денег, у меня свидетелей толпа!

– Точно! Топчи гада до последнего! – отозвался истинно православный болгарский народ.

И мы продолжили. Куски мечей и сабель ложились на землю один за другим. Лубен сначала негодовал и кричал, бросался спасать свои железяки, но братья по очереди бережно ловили его двумя могучими пальцами за кафтан, проносили по воздуху и ласково отбрасывали за его же прилавок. После очередного падения он вылезал из-под прилавка не сразу, и под стать всем отцовским изделиям: весь какой-то перекошенный и перекособоченный. Потом стал надрывно рыдать и просить отдать остальные отобранные мной мечи и сабли. Но Лубен не был мужикам любимой женщиной, и его мамы в толпе не было, а к его соплям и слезам бессердечный народ отнесся равнодушно. Лубен бросился к пожилому мужчине, которого грубо отшил в самом начале.

– Дядя Калоян! Избавь от беды!

Ответ его не порадовал.

– Я тебе никакой не дядя, а просто ненужный старый! И кровного родства между нами нету.

А работа между тем велась неутомимо.

– Тома! Тодор! Тома! Тодор! – приговаривали молотобойцы.

Скоро все отобранные мною мечи и сабли закончились, и братья поинтересовались, изымать ли на проверку остальной товар. Народ заорал:

– Круши, все, что можно! Долби поганца! Да накиньте еще пару оплеух и самому Лубену, чтобы впредь неповадно было со своей мерзостью на наш рынок соваться!

– Тихо, добрые жители Хасково! – прокричал я голосом опытного оратора, вскинув вверх правую руку.

Гомон стих.

– Лубен не враг нам, и уговора крушить все его имущество не было. Поэтому мы заканчиваем наше представление, и я ухожу.

Братья согласились, и шоу оборвалось. Я бросил старые ножны Аль-Тана к Лубену на прилавок и пояснил:

– Это вам с отцом подарок от кузнеца-бракодела из Добра-Поляны. Вспоминайте его добрым словом! – вставил Аль-Тан в новые ножны и удалился, а народ сомкнулся возле Лубена. Я уходил, а сзади меня нарастал народный рев, бессмысленный и беспощадный.

На выходе с рынка был пойман Наиной. С подозрением глядя на меня, она спросила:

– А что это там за галдеж? Не ты ли затеял?

– Что ты! – глядя на нее честными серыми глазами заявил я. – Мы с Аль-Таном ему новые ножны покупали.

– Точно?

– Конечно! – развел я руками.

Наина чуяла мою ложь пытливым женским сердцем, но никаких фактов у нее в наличии не было, а я не Ваня – силой из меня ничего не выдоишь. Она вздохнула и отвязалась. Я проводил своим законопослушным взглядом ватагу рванувших на шум стражников с алебардами, вздохнул, и мы удалились с рынка более быстрым шагом, чем на него пришли.

С нашими встретились за обедом. Пока ели, вернулась и почему-то запыхавшаяся Ванча. К любимому так сильно бежала что ли?