Болгары старого времени

Второй батальон, так же как и остальные три батальона русско-болгарской бригады, входил в состав Моравской армии и находился под общим командованием энергичного русского полковника Медведовского, в свою очередь подчиненного Хорватовичу.

По назначению генерала Черняева болгарским добровольческим батальоном командовал всеми любимый храбрый болгарский капитан Райчо Николаев, служивший ранее в русской армии и прославившийся тем, что смело переплыл Дунай в 1854 году.

Второй батальон, теперь уже обученное и дисциплинированное войско, вырос из небольшого отряда в 96 человек, сформированного капитаном Райчо Николаевым в Бухаресте еще в июле и выведенного им в Кладово после его разоружения сербскими властями в Крайове, имел уже несколько стычек с турецкими поисками: шестого августа он рассеял у Копривинцы турецкую и черкесскую части; у Градской кулы, обороняясь четырьмя пушками, разбил большой турецкий отряд, загнал его в крепость и заставил в ней запереться. Получив боевое крещение, батальон рвался к еще более блестящим победам. Поэтому приказ занять приступом гредетинский рубеж был встречен бойцами с большим воодушевлением. Болгары нетерпеливо ждали того момента, когда, наконец, смогут оправдать доверие генерала Черняева, который сказал им в Шиллинговце, что возлагает большие надежды на болгар и не сомневается в том, что они будут героически сражаться против общего врага славян.

Имелось еще одно важное обстоятельство. Отношения между сербскими офицерами и болгарами были не совсем дружескими. Сначала замечалась скрытая, а потом обнаружилась и явная вражда. Разрушительные действия войны, давно уже перенесенной на сербскую территорию, отдельные неудачи сербской армии, вынужденной отступать на многих участках фронта, оставляя долины Моравы и Тимока, пожары, грабежи и недовольство затяжным характером войны — все это, естественно, заставляло сербов искать причины и виновников неудач этого смелого начинания, которое в минуту самоотверженного благородного порыва целиком их захватило. Им повсюду мерещились болгары. И вот возник целый ряд обвинений: в неискренности, вероломстве, трусости и так далее. Обвинения сменились кровными оскорблениями, оскорбления — недоверием и открытым преследованием. Болгары ясно поняли, что к ним относятся не как к бескорыстным союзникам, а как к наемной армии проходимцев, которые явились сюда только ради мародерства. К тому же и печать подливала масла в огонь. Начались ограничения в пище, выдаче боеприпасов, снабжении. Появились попытки заставить болгар называться старосербами; под Неготином пробовали заменить их болгарское знамя сербским. Положение ухудшалось с каждым днем, и выполнение поставленной задачи осложнялось. Но все эти трудности, связанные с физическими страданиями, были ничто перед общим суждением о том, что все болгары — трусы. Для еще более красноречивого доказательства их нравственных страданий приведем заключительные слова из речи, произнесенной в то утро капитаном Райчо перед своим батальоном. «Наконец, — сказал он, — наступил день, когда мы рассчитаемся со всеми гонителями христиан и заставим замолчать бесстыдную газету „Исток“^{86}. Сегодня героически пролитой кровью мы смоем позорное пятно с нашего имени и вновь обретем честь, которой нас пытались лишить».

Не успел полк, расположиться на отдых, как воздух вздрогнул от снаряда, разорвавшегося где-то справа.

Черногорцы атаковали турок.

Их встретил ураганный огонь. Вражеские окопы, заволокло длинными полосами дыма.