Больная

В первой палате мало кто был способен связать два-три слова. Одна из пациенток все время ходила под себя. Она делала это в очень коротких перерывах между сменой памперсов, и почти всегда успевала. Другая сидела, скрюченная, целый день на кровати, и только повторяла услышанные фразы — она страдала эхолалией. Третья бегала по отделению и воровала мелкие предметы, из-под подушки у нее все время извлекали чужие корки, спички, трусы, даже баночки с таблетками, которые обыкновенно хранились взаперти. Четвертая, молодая женщина, двигалась очень медленно, как будто на большой глубине под водой. В волосах ее сидели крупные хлопья перхоти, взгляд был мутный, плывущий. Наталья бессмысленно улыбалась. Шестая, низенького росточка, пьянчужка с оплывшим лицом, ежедневно валялась в наигранных припадках. Седьмая допилась до горячки, скиталась по подвалам, подхватила сифилис, почервивела лицом, ходила в плотных панталонах, несмотря на жару, и испускала густой запах пота и грязного тела. Она все время норовила кого-нибудь стукнуть в отсутствие санитарки. Восьмая была старушка, божий цветок, она не понимала, где находится, и пускала пузыри, все время бормоча что-то, воображая сцены из жизни, которая у нее была когда-то, — «Сладкая, славная!.. Что приготовить тебе на завтрак? Какие цветы ты любишь? Мы снимем дачу на лето, и я посажу у порога гладиолусы». Я слушала ее не без любопытства. В последнее время она примолкла и стала плакать — ей доставалось от сифилитички, на плече зеленел синяк. Девятой кололи нечто такое, что она все время спала. Десятую привезли недавно — она жалась в углу и посматривала диковатыми, невидящими глазами. Она была совсем юна, — лет восемнадцати — и ее привезли из детдома. Там, в детдоме, ее заподозрили в краже яблока, и кто-то просто устроил так, что она была здесь. Подставил, или что-то вроде того. Если, конечно, судить по ее рассказам. Она не выглядела больной, но из круга ей было не вырваться. Она обречена была кататься: из психушки в детдом и обратно, пока не определят в какой-нибудь интернат… Ну, а одиннадцатая была я. Кажется, мне еще было чем довольствоваться в своей участи.

— Какое сегодня число? — спрашивал врач.

— Число, число, число… — неслось от скрюченной.

— Двадцать первое марта две тысячи девятьсот пятьдесят шестого года! — отвечал кто-нибудь.

— С утра было тринадцатое мая, — говорила я и осторожными движениями наштриховывала своей птице крыло.

— Мая, мая, мая…

— Какой язык на планете наиболее распространен? — продолжал врач.

— Хинди, — был вариант.

— Хинди, хинди, хинди, хинди…

— Русский, — сказала девочка из детдома. Она просто не знала, она действительно так думала. Ей не объясняли.

— Английский, — говорила я тоном увещевания, и у птицы нарисовывался хвост.

— Как бы вы поняли пословицу — не все то золото, что блестит?

— Я едала на серебре! — заявляла «дачница».

— Бывает золото, а бывает золотистая фольга, — вдруг, словно просыпаясь, говорила Наталья.

Я воздерживалась от ответа. Моя синяя птица выводила птенцов.

— Золото, золото, золото…

4

Я не знаю, о чем думает врач, когда смотрит на тебя. Ремиссия, обострение, расщепление сознания. Архетипы. Анальная, оральная, генитальная стадии. Фрейд. Юнг. О чем они думают? О прорывающемся бессознательном. О диссациации мыслительных процессов. О чем вообще думают люди? Или о том, как они устали, как ждут их дома — здесь все время все хотят домой, но никто не уходит. Психиатры тоже могут думать все это. О феншуе думают они, о гороскопе, о карме, об исповеди? О темных тайнах тела, о постыдных вывихах души? О Боге, может быть? Да нет, какой бред…

Слышала, как в коридоре, мужчина, чей-то родственник, очень настойчиво объяснял кому-то — сначала, вероятно, врачу, а потом, может быть, медсестре, может быть, сам себе:

— Китайцы говорят — раз в семь лет у человека меняется программа, и сейчас ей как раз двадцать восемь… Смена… Китайцы говорят… Китайцы…

— Мне не двадцать восемь, — истерический дребезжащий старушечий вскрик, — мне двадцать!..

— Речь не о вас, Марина Владимировна, успокойтесь.

Надо же — наш врач кого-то зовет на вы и по отчеству. При посетителе, должно быть?

— Периоды… — звучит мужской голос, — как бы перескакивают… Зима это зима, невозможно зимой быть в лете, и как раз эти переходы… Возраст… Вы знаете, почему мы второй раз попали сюда… Китайцы установили, они считают именно так.

В отделении есть свой сумасшедший психиатр. Это уже пожилая, увядшая женщина, которая все время, стоит поглядеть на нее, начинает раздеваться и поглаживать руками дряблое, оплывшее тело. То есть ходят слухи, что когда-то она была психиатром. По другой версии — танцовщицей, это озвучила сегодня Анна с химией на голове:

— Посмотри, какой у нее носик, следы красоты на лице…

Я глядела и не видела следов, от моей наблюдательности болезнь их скрыла, съела.

— Да, в юности была очень хороша собой, и посмотри, как себя ведет…

«Психиатр», заметив наш интерес, стаскивала халат со своего дряблого тела.