Больная родина

Гаевский и Гайдук держали автоматы на изготовку и презрительно смотрели на этих людишек. Жалкие, никчемные, трясущиеся от страха, вчерашние всесильные небожители районного масштаба превратились в жалкую пародию на самих себя. Они дрожали, пугливо косились на народных героев. Коряка и Петренко, пролежавшие в «позе мумии» без малого сутки, едва стояли на онемевших ногах, качались как былинки. Их постоянно рвало. Окровавленные, опухшие, они не вызывали жалости, только брезгливость и желание быстрее все закончить. Взъерошенный участковый делал жалобный лик, постоянно хватался за деформированный череп. Военком облизывал пересохшие губы, надрывался сухим кашлем.

— Внимание на экран, — сказал Сергей. — Мы рады приветствовать вас, господа, в этом чудном утреннем лесу. Утро чиновничьей казни объявляю открытым. Разбираем лопаты, начинаем рыть. Первое упражнение…

— Что рыть? — набычившись, проворчал Коряка.

— Уточняю для особо одаренных. Сегодня будем рыть… — Сергей вздохнул.

— Инженерные сооружения, — подсказал Гаевский. — Типа могилы. Бестолковый народ. Ройте, ребята, работайте.

— Еще бы сами и закопали за собой, — размечтался Петр, утомившийся за ночь.

Гаевский злобно хохотнул.

— Было бы неплохо. Но боюсь даже представить такое.

— Пожалуйста, не надо. — Участковый рухнул на колени.

— Вы что задумали, изуверы? — прохрипел градоначальник. — Вам это просто так с рук не сойдет!

— Серега, Костя, вы что? — взмолился Коряка. — Ну, попугали, и хватит. Вы же это не всерьез, нет? Мы же старые друзья, столько с вами в детстве…

— Пуд соли съели. — Сергей скривился. — Не жалоби, Коряка, умри достойно. Ну что, будем рыть? Или прямо так вас кончить? — Он решительно повел стволом автомата.

Пленники засуетились, стали разбирать лопаты. Они поняли, что угрозы не работают, умоляли не убивать, обещали златые горы, клялись исправиться, искупить свою вину. Слушать это было противно, смотреть на них — тошно. Эти люди заслужили смерть на сто процентов. Сергей не сомневался в том, что рука у него не дрогнет, когда он будет давить на спусковой крючок.

— Резче роем! — скомандовал Гаевский. — Вы что как неживые, бойцы? Берем больше, кидаем дальше! Петренко, ты что халтуришь? До обеда рыть собрался? А если в ухо? — Костя угрожающе занес приклад, и градоначальник начал энергичнее работать лопатой.

От вида этой публики Гайдука уже тошнило. Он с удовольствием разрядил бы в них магазин, но не хотел загрязнять природу. Сергей вынул сигарету, прикурил.

— Мне тоже дай, — проворчал Гаевский, перехватывая автомат под мышку.

— Ты же не куришь, — удивился Гайдук.

— Закуришь тут с вами!..

Вроде отвлеклись-то они всего на пару секунд, а участковый Бабула решил воспользоваться шансом. Рванул как спринтер с низкого старта! И откуда силы взялись? Он оттолкнул замешкавшегося военкома и метнулся кенгуриными прыжками в кустарник. Но с единственным шансом у него не сложилось. Офицеры одновременно вскинули автоматы и выстрелили одиночными, чтобы не устраивать фейерверк. Участковый уже влетал в кустарник, вдруг встал, как будто в стенку вонзился, пошатался и рухнул ничком с двумя отверстиями — в спине и в затылке.

Друзья переглянулись.

Гаевский пожал плечами и заявил:

— Классический вариант — убит при попытке к бегству.

Залился удушливыми слезами военком, закрыл лицо руками. Завыл, как волк на луну, Коряка. Пошатнулся Петренко, побагровело его изувеченное лицо. Он схватился за сердце, тяжело задышал. Вдруг глаза его закатились, грузное тело обмякло и повалилось в недорытую могилу. Он лежал на спине, трясся как заводная игрушка, пускал пену и вдруг застыл.

Сергей поморщился, сделал знак Гаевскому — мол, держи этих гавриков на мушке, подошел к застывшему телу, опустился рядом. Пульса не было, веки не дрожали.

— Отмучился? — как-то смущенно поинтересовался Гаевский.

— Вроде того, — согласился Сергей. — Сердечный приступ или что-то в этом роде.

— Фашисты! — вдруг заверещал обезумевший от страха Гладышев. — Каратели! Подонки! Что вы делаете с людьми?!

— Ах ты чмо убогое! — Петр не выдержал, подбежал к военкому, вырвал из его рук лопату и от всей души ударил по голове. — Это мы-то фашисты?! Да чья бы корова мычала!

Глаза военкома сбились в кучку, физиономия позеленела, он рухнул как подкошенный. Но Петр не успокоился. Он колотил его плашмя по лицу до тех пор, пока Сергей не отобрал лопату.

— Петр, успокойся, иди в машину. Уйди, я кому сказал?!

Гаевский сел на корточки и проверил пострадавшего на живучесть. С этим у Гладышева все было в норме — избитый в хлам, он еще дышал, стонал, царапал ногтями землю.

— Жить будет. — Гаевский пожал плечами, поднял голову. — А смысл? Растение по-любому.

— Ладно, пусть живет, — смилостивился Сергей. — Подонок тот еще, но явной крови на нем вроде не было. И на пенсию, опять же, пора. А вот к тебе, приятель, это не относится. — Он резко повернулся к Коряке, вскинул ствол. — И не надейся, рой!

— Сережа, пожалуйста!.. — Коряка задрожал. — Я больше не буду, прости, Сережа.

— Детский сад с барабаном, — с ухмылкой проговорил Гаевский. — Может, в угол его?