Больно не будет

У меня есть небольшой опыт работы с жертвами насилия, в основном теория, конечно, но и кое-какая практика. Вспомнить, как выглядит методичка, что написано в какой главе — для меня не проблема. Но правду говорят — работать с близкими людьми невозможно. Слова путаются, язык не хочет двигаться. Сегодня я слишком пристрастен.

Ситуацию нужно прожить, выплакать и отпустить. Не замкнуть на ней жизнь, не подчинить ей будущее. Даже если единственное, чего мне сейчас действительно хочется, — это орать, швырять мебель и драться. Отчаяние то и дело хватает за горло, оно же щиплет нос и глаза. Но именно Катя должна опираться на меня, а не наоборот. Мы словно соревнуемся, кто из нас выносливее. И сегодня я должен победить.

— Посмотри на себя, Катя, — говорю очень мягко, стараясь ее расслабить. — Посмотри только, какие у тебя красивые глаза. Невероятные просто. Они мне снились все ночи в больнице. И продолжают до сих пор. Аккуратный нос, розовые губы — ну просто ворота в рай, — я улыбаюсь. Говорю совсем не то, неправильные вещи, но что-то говорить нужно, и я это делаю. Веду пальцами по ее подбородку, пробегаюсь по шее. — Я хотел твой портрет на стену повесить в палате, честное слово. Но не понадобилось, ты и так приходила. Скажи теперь сама, что ты видишь.

— Ничего особенного, — она пожимает плечами. — Просто я, может быть, напуганная.

— Да, вообще ничего не изменилось. Мне надо, чтобы ты это поняла сейчас очень четко. Если кто-то когда-нибудь попробует убедить тебя в обратном, я выбью ему мозги. На вид ты точно такая же, какой была раньше. Согласна? — она не понимает, к чему я клоню, но кивает. — Можно? — я стягиваю с нее кофточку и касаюсь двумя пальцами плеча. Смотрю вопросительно. Она спокойна, лишь пара слезинок катятся по щекам. Катя поджимает губы и снова кивает. А я веду носом по ее коже, втягивая в себя ее запах. — И пахнешь точно так же, как раньше, клянусь. Я ж тебя всю обнюхал уже. Что-то бы изменилось — я непременно бы заметил.

Ее губы дрожат сильнее, мне кажется, я даже слышу стук зубов. Она так напряжена, словно в любую секунду ожидает удара сзади. Я прижимаюсь губами к ее коже, наблюдая за реакцией. Катя вздрагивает, хочет сжаться, но усилием воли заставляет себя стоять ровно. Сильная девочка, я таких сильных еще не видел. Поэтому рискую, провожу языком по ее плечу и шее. Ее глаза округляются, она замирает, приоткрыв рот. Не ожидала. Я говорю:

— И на вкус ты та же самая. Нихрена не изменилось. Грязь — это мокрая земля, она легко смывается мылом, поверь мне, я в ней столько ползал на сборах. Наелся ее досыта в разных регионах. И к тебе она не имеет никакого отношения.

Она моргает.

— Я должна была отбиться, Яр. Должна была что-то сделать, бороться до последнего, сопротивляться…

— Ш-ш-ш. Послушай меня, — я поворачиваю ее к себе. Плохо, что смотрит на меня снизу вверх, поэтому подхватываю под бедра и сажаю на тумбу. Встаю между ее ног. Сейчас я немного ниже, это хорошо. — Я скажу тебе одну страшную вещь, которую больше не хочу повторять. Но ты должна ее услышать и принять к сведению.

— Говори, я готова, — кивает она.

— Ты понимаешь, что если бы я захотел какую-то женщину… любую. Вдруг спятил, предположим, крыша съехала. Захотел и напал. Ни одна бы на всей планете от меня не отбилась. На крайний случай я бы ее просто вырубил. Ни одна, Катя.

Она смотрит на меня как мышонок на удава.

— Ты меня поняла? — ощутимо сжимаю ее плечи, подтверждая свои слова, и она быстро кивает. Я продолжаю: — Я очень рад, что ты цела и здорова. Если бы ты отбивалась ценой своей жизни — это стало бы для меня трагедией. Это моя вина, я не углядел за тобой. Оставил на территории своего злейшего врага одну в беспомощном состоянии. Так спешил на базу, что оставил тебя. Ты когда-нибудь сможешь меня за это простить, Катя?

Ее глаза огромные. Я жду ответа, и она кивает несколько раз. Тогда я обнимаю ее, покачиваю.

— Мама сказала, что ты никогда не примешь меня обратно.

— Мы же внимательно осмотрели тебя в зеркале. Нюхали, пробовали. Изменилась бы — ни за что бы не принял, — сам зажмуриваюсь, качая головой. Впервые за вечер она не видит мое лицо, и я могу отпустить эмоции, дать волю чертям, рвущимся изнутри, требующим мести. От стремительного, разрушающего гнева перед глазами темнеет. Я запихиваю всю гамму эмоций обратно в дальний угол, вешаю замок. Не время. Пока рано. Катя тихо-тихо смеется. Спорю, впервые за почти двое суток.

— Если с тобой что-то случится из-за меня — я не переживу, Ярослав. Я тебе клянусь, что не переживу. Перелома челюсти с тебя хватит, слышишь меня?

Киваю ей.

— Да, моя маленькая храбрая девочка, со мной ничего не случится, не беспокойся. Я у тебя солдат бывалый.

— Я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю, Яр. Я люблю тебя больше жизни, я никогда так никого не любила. Я не знала, что так сильно можно любить. Для меня самое страшное — это предать тебя. Я бы никогда, я… никогда…

— Ш-ш-ш, не рви мне душу еще сильнее. Пойдем, надо полежать. Отдохнуть. Подумать. Ты спать собиралась, когда я приехал. Кажется.