Больно только когда смеюсь

И в зарубежье то же: те картинки чужеземного бытия, что встречаются в моих книгах, все подсмотрены. Придумать их нельзя — ведь это не моя, полностью обжитая, вдоль и поперек исхоженная жизнь, которую я могу и сочинять, и выворачивать ее и так и сяк, придумывая героев, присобачивая детали, какие вздумается. Это чужеземная жизнь, в которой нужен и гид, и путеводитель; которую постоянно хочешь «пощупать собственной рукой», дабы убедиться, что она существует.

– ВАШ ПОСЛЕДНИЙ РОМАН «ПОЧЕРК ЛЕОНАРДО» ВО МНОГОМ ПОСТРОЕН ИМЕННО НА МАТЕРИАЛЕ «ЧУЖЕЗЕМНОЙ ЖИЗНИ», ТЩАТЕЛЬНО ПРОПИСАННОЙ. ЧИТАЕШЬ И ВЕРИШЬ — АВТОР САМ ВИДЕЛ И ЭТОТ ПАРОХОДИК НА РЕЙНЕ, И ВИНОГРАДНИКИ, И ШПИЛИ БАШЕН НЕМЕЦКОГО ГОРОДКА… НО ВИНОГРАДНИКИ И ШПИЛИ БАШЕН МОЖНО ПОДСМОТРЕТЬ, ГДЕ УГОДНО. А ВОТ САМ СЮЖЕТ… ОТКУДА, ВЕРНЕЕ, «С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА» ЛЮБОГО РОМАНА?

— На этот вопрос каждый литератор ответит вам по своему. Судьбы книг очень похожи на человеческие судьбы. И зарождение книги очень напоминает зарождение человеческой жизни. Крошечная клетка, из которой вырастает целый мир. Бывает так, что вдруг видишь какое-то лицо, которое тебя потом мучает, требует воплощения… А бывает, что весь роман со всеми своими героями обрушивается на тебя некой определенной интонацией. Если вы заговорили о «Почерке Леонардо» — то этот роман зародился как раз на чужбине.

Он «зазвучал» во мне явственно и внезапно, за завтраком, на кухне у моей сестры, в Бостоне. Она рассказывала, как знакомый ее фаготист однажды в октябре ехал на репетицию оркестра в соседний городок, по очень крутой горной дороге. Неожиданно для октября поднялась снежная буря, стали падать деревья, нагруженные листвой и снегом, завалило дорогу… И фаготист просидел в машине восемь часов, потому что дорожные службы не были готовы к такой внезапной зиме. Поскольку его фагот мог замёрзнуть, музыкант стал играть, разогревая инструмент, и много часов играл весь свой репертуар… Как только сестра произнесла это, во мне зазвучал фагот… Густой протяжный звук в снежной зиме. Я сразу поняла, что это — роман. С необыкновенной ясностью поняла, что мой-то музыкант и ехал, возможно, на репетицию, только не доехал… Поняла, что обязательно должна там быть любовь, большая трагическая любовь…

Я не знала еще, не видела лица героини, не понимала — к кому и зачем он едет… но только в ту минуту роман уже состоялся — этой интонацией… Оставалось только написать его, «разыграть», оркестровать, разнообразить…

Однако, «улита едет»… И интересно, что героиню, спустя чуть ли не год я нашла опять-таки в Америке, в странствиях. К тому времени уже поняла, что она должна быть… циркачкой. Она приснилась мне — шла с балансиром по канату. Я проснулась и подумала — что за бред? Откуда? Куда? Я в цирке в детстве была раза два, совсем не мои утехи… Тогда я даже не знала, что вот эта палка, которую канатоходцы держат в руках, «балансиром» называется…

Однако в нашем деле следует очень чутко прислушиваться, когда тебя окликают во сне. Писательские сны — это, знаете, очень серьезно. Поняв, что моя героиня не желает слезать с каната, принялась я искать цирковых люд ей… А трудно! Совсем другая чужая среда. Тут звонит мне из Монреаля подруга Лена и говорит — а ты приезжай к нам. Мои девчонки работают в знаменитом «Цирке дю Солей», одна переводчицей, другая в кастинге… они все тебе покажут…

Я подумала — вот и отлично, цирк у меня в кармане, ура. Опишу как эти самые… ну, как их… кувыркаются на этом самом… ну, как его… Съезжу туда на пару дней, пошляюсь, поглазею, поговорю с кем-то из циркачей (тогда я еще не знала, что цирковые ненавидят это слово и никогда им себя не называют), и дело будет в шляпе — много ли надо писательскому воображению!

И само собой, за эту наглую самонадеянность, за неуважение к огромному чужому судьбинному труду оказалась наказанной.

Приезжаю — в цирке каникулы, пустые студии, никого нет, только тренируется какой-то воздушный гимнаст на трапеции. И так неэлегантно тренируется, медленно разучивая один и тот же трюк… скукотища, пустующие гримерные… Нет, чтобы клоун навстречу и — ррраз! — перекувыркнулся… (Тогдая, опять-таки, не знала, что «клоун» в цирке иначе называется…)

Я просто в отчаяние впала! Роман начат, живой, уже во мне звучащий… а больше ничегошеньки-то и нет. И я заробела… Главное, стала догадываться, что Цирк — это бездна такая, которую не то что вычерпать, а по краешку пройти — и то страшно. Обязательно свалишься без знания точных реалий. Куда уж мне, совершенно посторонней в том мире…

Короче, в ужасе и унынии приезжаю из Монреаля к сестре в Бостон, а та говорит: