Больно только когда смеюсь

— За несколько последних лет. И сомневаюсь, чтобы ранее получилась такая книжка. В молодости ты сам так наполнен собственной силой жизни, желаний, так на себе сконцентрирован, что тебе и в голову не придет пропустить через собственное сердце чью-то чужеземную судьбу. С годами шире оглядываешься вокруг себя, больше слышишь, пристальней всматриваешься… Может, возрастная дальнозоркость виновата?

— ЧЕМ ОБУСЛОВЛЕН ВЫБОР ИМЕННО ЭТИХ СТРАН?

— Люблю старушку Европу, грешным делом. Мои друзья — например, писательница Марина Москвина, — уже побывали в разнообразных Индиях, Непалах, Таиландах… Возможно, и я когда-нибудь захочу оказаться в тех краях… Пока же мне пальм хватает и вокруг собственного дома, на них мой пес трижды в день лапу задирает. И при первой возможности я стремлюсь оказаться на старинной мостовой узкой улочки где-нибудь в Толедо или Париже, в Риме, Брюгге или Амстердаме… Все интересно, когда ты праздно шатаешься…

— ТО ЕСТЬ, ЛЮБИТЕ ПРОКАТИТЬСЯ БЕЗ ЦЕЛИ?

— Без нужды, лучше сказать. Душа цель найдет. Сейчас выучилась водить машину — и оказалась очень лихим водилой! — так что, предвкушаю совершенно новый период в жизни. Представляю, как буду путешествовать по Европе на машине.

Вообще, когда еду просто шляться, то чувствую себя совершенно счастливым и свободным человеком. В роду у меня по семейной легенде была цыганка. Может быть, от нее — страсть к перемене мест, к новой ситуации? Хотя страсть эта проявляется только, когда душа совсем вольна. Если я в работе, то меня гарпуном из дома не вытянешь.

— ВЫ ПИШЕТЕ, ЧТО В ГОСТИНИЦЕ ДЕЛЬФТА ВЫ «ПОЧУЯЛИ ВИТАВШИЙ В ВОЗДУХЕ СЮЖЕТ». КАК ОБЫЧНО ПРИХОДЯТ ЗАДУМКИ НОВЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ?

Не знаю. Носом чую. Как охотничий пес на тяге. Вижу — кого мне стоит разговорить, а на кого ни сил и ни времени не нужно тратить. Даже — по какой улице стоит или не стоит пройти, чувствую животом. В телефоне — по тембру незнакомого голоса и манере строить фразу, знаю — с кем захочу говорить дальше, а с кем вежливо и приветливо закруглюсь.

А новая вещь заявляет о себе самыми разными способами: иногда случайным посвистом с улицы, обрывком мелодии, освещением, лицом каким-нибудь. Иногда прямо незамысловатую историю тебе расскажет собственная соседка… Бывает, вспомнишь вдруг эпизод из давних каких-то отношений, и вдруг этот эпизод высветится таким пронзительным, неожиданным светом…

— КОГДА ВЫ ПИШЕТЕ ОБ ИСПАНИИ И ГЕРМАНИИ, ТО НЕ МОЖЕТЕ ОТДЕЛАТЬСЯ ОТ МЫСЛИ О ГЕНОЦИДЕ И ЕВРЕЙСКИХ ПОГРОМАХ. ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ВИНА ЗА СОБЫТИЯ МНОГОВЕКОВОЙ ИЛИ МНОГОЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ ДО СИХ ПОР НЕ ИСКУПЛЕНА?

— А это моя идефикс, болевая точка, хроническая язва, которая открывается в определенные моменты, стоит только спровоцировать. У каждого человека есть такая своя идефикс. Тем более, что далеко в века мне заглядывать не надо: у меня половина семьи лежит в очередной яме под Полтавой.

По поводу искупленной или не искупленной вины… Это дело не наше, а иных инстанций. Небесных. Наше дело — помнить. Память народа — залог его нравственной силы.

Недавно в симпатичной такой интеллигентской компании я услышала некую историю, про то, как боевой советский не то маршал, не то генерал, встретился с каким-то немецким не то маршалом, не то генералом. Якобы, сражались они друг против друга в одной из решающих битв Второй мировой войны, — чуть ли не Сталинградской. Ну, и два этих старых вояки, встретившись, обнялись… Такое вот — «бойцы вспоминают минувшие дни»… Как бы все уже неважно, все быльем поросло. К чему бередить, и так далее… Я не знаю точно — сколько солдат полегло в том сражении, но меня все равно не тянет умиляться этому объятию. Как-то быстро забываем своих убитых, вот в чем наша беда. Человек, который не помнит потерь своего народа, не носит их в подкорке… — такой человек легок и в мыслях, и в принципах: его память не обременяет. «Мобила» в руке, «органайзер» в сумке… — фьюйть! эпоха умерла, да здравствует эпоха!..

А я, признаться, не доверяю легким людям. Да и сама тяжелый человек.

— ВЫ ОБЫЧНО ЕЗДИТЕ С УДОВОЛЬСТВИЕМ, ИЛИ ПО ПРИНУЖДЕНИЮ ПРОФЕССИИ?