Больное место

Посмеялись. В общем, этот был, конечно, не такой приветливый, как старый дядя в белых усах, но тоже довольно симпатичный. А главное, не профессор.

Потом пришли в другую белую комнату, где сидела тетя в пенсне. Мама и Николай Владимирович о чем-то стали говорить с этой тетей. Скоро Николай Владимирович ушел. А тетя все поглядывала на Сережу, и Сережа ощутил снова прилив беспокойства.

— Тетя, ты не профессор? — набравшись храбрости, спросил Сережа.

Тетя улыбнулась, повернув голову, сверкнула стеклами пенсне и сказала:

— Нет, я не профессор. Но если ты будешь шалить, то я расскажу профессору!

Сережа поспешил зарыться лицом маме в плечо Мама погладила его по голове и успокоила:

— Что ты, Сереженька, доктор ведь шутит…

Опять у Сережи несколько отлегло все-таки не профессор..

Между тем тетя в пенсне говорила маме:

— Сейчас я вызову дежурную фельдшерицу, и мы вашего кавалера пристроим — Тут она крикнула — Товарищ Очесова!

В комнату вошла серьезного вида тетя в халате и в косынке. Она строго посмотрела на всех присутствующих. Прежняя тетя в пенсне что-то ей объяснила, а потом сказала Сережиной маме.

— Ступайте за товарищем Очесовой, гражданка. Она вас проведет.

Мама с Сережей на руках пошла за этой новой тетей в косынке. Скоро они пришли в большую комнату, где стояло много кроватей. Подойдя к одной из кроватей, тетя в косынке откинула одеяло и объявила:

— Мы его поместим здесь. Попрощайтесь и…

Мима крепко прижала к себе Сережу, поцеловала. Не глядя на него, прошептала:

— Ты посиди, Сереженька, я сейчас… Я только за газетой.

И мама, так же не глядя, пошла к двери.

Слезы брызнули из глаз Сережи раньше, чем он понял, что ему хочется плакать.

— Мама, куда ты?! Мамка! Маам!

— Не кричи! — строго сказала тетя в косынке. — Здесь нельзя плакать. Здесь надо слушаться.

Слезы у Сережи на секунду высохли, он спросил:

— Профессор! Ты профессор, тетя?

— Никакой я не профессор Сядь как следует. Нюша!

— Иду, иду я! — откликнулась еще одна тетя и подошла к кровати. — Чего вам?

На этой тете тоже были халат и косынка. Лицо у нее было очень сердитое. Прежняя тетя уступила ей место подле Сережи, а сама пошла к двери, распорядившись:

— Переодень его Я сейчас впишу в ведомость и дам заявку сестре-хозяйке.

Сердитая новая тетя придвинулась к Сереже, ворча.

— Переодень, прибери, вынеси… Только все над тобой командуют!

И она стала стаскивать с Сережи его курточку Левая рука Сережи запуталась в рукаве, тетя сердито дернула. Сережа тихо всхлипнул.

— Чего еще? — огрызнулась тетя. — Здесь, брат, не дома. Поаккуратней кричи!

Сережа ничего не осмелился ответить сердитой тете, он только подумал:

«Вот он, профессор. Попался я к нему в лапы…»

И, облачившись в больничную рубашонку, тихонько прикорнул на твердой подушке.

ЕЕ ПРАВА

Вам Лина Петровна Карпова про меня ничего не говорила? Нет, я почему спрашиваю? Ведь она мой главный враг. Она про меня невесть чего плетет… Она говорит, будто я ее укусила. Я, во-первых, не собака, я не фокс и я не терьер. А потом я ею брезгую. я уж лучше кого-нибудь еще укушу, чем ее… Тьфу!. Вообще, это неправда, но так ей и надо. И потом, это когда еще было? В тридцать каком-то году… В те времена у нас в квартире все безобразничали. Анна Петровна сама мне три раза в суп конторского клею подливала. Мне тогда пришлось к своим кастрюлям замки приделать.

Но только это все прежде было. Теперь так не делается. Теперь хулиганичать не полагается. И правильно. Зачем хулиганить? Теперь мы только боремся за свои права Я, например, боролась за свои права с Ольгой Васильевной Рябцевой. Ольга Васильевна вам про меня ничего не говорила? Она тоже мой главный враг. И это за то. что я боролась за свое право ставить галоши сейчас же слева от входной двери. А она считала, что это ее право — ставить галоши слева. И, главное, какая ехида — утром встанет и аккуратно так своими руками перенесет все мои галоши слева направо. А свои — справа налево. Ну, я, конечно, увижу и ногою как наподдам, так ее галоши и полетят обратно направо!..

А потом я, знаете, стала бороться за свое право слушать радио. Я радио включила, а сама уехала на дачу. И моя радиоточка два месяца разговаривала без перерыва. Я когда приехала с дачи, то слышу, радио даже само охрипло. И Ольга Васильевна тоже как-то охрипла или ослабела..

А я стала бороться за свои права уже не одна, а вместе с юристом. Может, знаете, есть такой юрист товарищ Копытов? Между прочим, он меня тоже ненавидит изо всех своих юридических сил A я к нему пришла по-хорошему. Спрашиваю юридический совет; как этой Ольге Васильевне перебить посуду и не попасть в нарсуд? Он говорит:

— Не знаю!

Я говорю:

— Как же так? Вы отказываете в юридической помощи населению…

Он говорит:

— Я в таких делах не помощник! И не советую вам бить чужую посуду.

Я говорю:

— Вот спасибо! Когда я уже все разбила, он меня отговаривает.

Я говорю:

— Куда я на вас могу пожаловаться?