Больные вещи

Старый Харкер улыбнулся. Не той грустной полуулыбкой, которую я видел всю свою жизнь, а искренней улыбкой.

В последующие месяцы мы стали близкими друзьями.

Каждый день после школы я делал за старика работу по дому, а затем проводил вечер, играя в шашки и разговаривая с ним. Мои родители считали, что это прекрасно, что такой молодой человек, как я, проявляет интерес к такому одинокому старику. Я действительно считаю, что эти последние восемь месяцев жизни Джесса Хеджкомба были самыми счастливыми просто потому, что в этой продуваемой сквозняком каюте у него был кто-то, с кем он мог провести время.

Но счастливые дни длились недолго, и к зиме здоровье Старого Харкера и его взгляды на жизнь упали на дно.

Должен признаться, во время его долгой схватки с пневмонией были времена, когда мне хотелось покинуть это место навсегда. Но я этого не сделал. Были времена, когда его застойные явления и приступы кашля становились настолько частыми, что старая банка из-под кофе, рядом с его кроватью, почти переполнялась живой мокротой... Времена, когда извивающиеся зеленые харчки ползали по полу спальни, пока, наконец, не находили выход через трещины в досках. Но я не потерял самообладание. Я остался. Я сидел прямо там, в кресле рядом с его кроватью, делая для него все, что мог. У меня просто не хватило духу бросить его... не в такое время.

Был снежный день в начале февраля, когда я обнаружил старика мертвым.

Я вошел в его темную комнату, холодный страх тяжело пронзил меня. Пневмония взяла свое, он утонул в жидкостях собственного тела. Его кожа была ледяной на ощупь. Я уже собирался натянуть одеяло на его голову, когда его грудь сильно сжалась. Отступив назад, я с ужасом наблюдал, как его грудь поднималась и опускалась, а горло издавало влажный хрипящий звук. Старик был мертв, но дышал. Я слышал, как слизь в его легких взбивалась и плескалась сама по себе.

Потом его ребра начали ломаться... одно за другим.

Я сбежал из темного дома, но задержался на крыльце, разрываясь между тем, чтобы бежать или вернуться. Изнутри дома доносился ужасный грохот; уродливый звук раскалывающихся костей и рвущейся плоти. Я простоял на этом крыльце, казалось, целую вечность, сжимая руками замерзшие перила, мое внимание было сосредоточено на спокойном снежном пейзаже Вест-Пайни-Вудс. Затем я услышал шаркающий жидкий звук позади меня... звук прерывистого дыхания из открытой двери. Я ошибся, - пытался убедить себя. - На самом деле старик не мертв.

Я повернулся и закричал.

На голых досках крыльца, за кровавыми остатками свежей крови и слизи, лежали легкие Джесса Хеджкомба. Они вздымались и сдувались, как пара ужасных мехов, наталкиваясь на крыльцо, живя собственной жизнью. Затем они остановились, как будто мой крик привлек их внимание.

Кровавое дыхательное горло, плетущееся, как голова змеи, повернулось в мою сторону и посмотрело на меня, впадина глотки смотрела как глубокая безглазая впадина. Я отвел глаза и услышал, как мокрый комок твари спускается по ступенькам крыльца.

Когда я наконец собрался с духом, чтобы посмотреть, онa исчезлa, оставив уродливый след алой слизи по девственному снегу. Я слышал, как онa пробирается сквозь мертвые заросли, пыхтя и сопя, видел, как поднимаются клубы морозного дыхания, когда онa направляется в лесную лощину.

Насколько мне известно, эта тварь больше никогда не возвращалась в полуразрушенную хижину рядом с Силвер-Крик... и я тоже.

В эти дни я, по большей части, был замкнут в себе, предпочитая не вмешиваться в чужие дела. Однако, время от времени, я ничего не могу с собой поделать, особенно, когда речь идет о приятелях детства старика. В последнее время мало говорят о них и ужасной смерти Джессa Хеджкомбa. Когда кто-нибудь спрашивает меня о тех последних днях, проведенных со Старым Харкером, я вежливо говорю им, чтобы они занимались своими чертовыми делами.

Лестер Уиллс умер на днях в Макминнвилле. В газетах по этому поводу поднялся большой шум. Похоже, какое-то дикое животное каким-то образом проникло в дом престарелых и вырвало бедному Лестеру горло и легкие прямо на смертном одре. Конечно, я знаю, что этого не произошло... и Чарли Гуч, последний из троих, тоже. Чарли в наши дни тоже не выглядит таким бодрым. Каждый раз, когда я вижу его в городе, его лицо бледное и обеспокоенное. И когда у него случается один из его сильных приступов кашля, я поворачиваю голову, боясь посмотреть.

Иногда, когда я иду на охоту на белок в Вест-Пайни-Вудс, я слышу, как что-то ползет по жимолости. Что-то просто пыхтит и хрипит, пробираясь через темные лощины вдоль Силвер-Крик. Иногда кажется, что их может быть больше одного.

Мой двенадцатый калибр висит на оконной стойке моего пикапа, очищенный и заряженный двуручной картечью. По вечерам я слоняюсь по магазинам и зданию суда, жду, прислушиваюсь, нет ли известий о том, что старина Чарли наконец-то дал дуба.

И когда я это услышу, я возьму свое ружье и стаю собак и отправлюсь на охоту.

"Похищение"

Он вспомнил ночь. Ночь ярости Тани.