Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

И вот новая встреча все в том же театральном кафе. Здесь, судя по всему, Валя была своим человеком, она подошла к Хабибуллиной, о чем-то поговорила, затем показала мне глазами, чтобы я занял столик в углу.

– Ну как там в Москве? – спросила Валя через пару минут, усаживаясь рядом за столик. Я вспомнил, что на той встрече с бывшими бортпроводницами ее не было, но, судя по всему, детали разговора она знала.

– Многим кажется, что там для нас все намазано маслом, – пошутил я. – Это далеко не так.

– Да я все понимаю, – сказала Валя. – Провинция недолюбливает москвичей, но если представится такая возможность, поползут туда на карачках. Вернемся, как говорится, к твоим делам. Скажу прямо, директор ставить пьесу не будет. Сделает все, чтобы затянуть, а там или ишак сдохнет, или падишах умрет.

В это время к нам подошла Хабибулина. Она накрыла столик и, прежде чем отойти за барную стойку, с ехидцей в голосе задала привычный вопрос:

– Что-то вам не сидится в Москвах?

– Да вот на родину тянет, – в тон ей с улыбкой ответил я. – Ничего поделать не могу. Где я в столицах смогу встретится и поговорить с теми, с кем мерз на Северах, кто согревал нас чаем.

– Ничего хорошего здесь нет, – с какой-то брезгливостью в голосе сказала Эля. – Так, одна мышиная возня и пьянство.

Она отошла на свое место. Что ж, у буфетчицы было собственное представление о качестве и смысле жизни в провинции. Но настроение мне она не испортила, я, глядя на ее сжатые губы, решил: зачем жду подвоха, расстегну-ка я на пиджаке все пуговицы и постараюсь быть тем, кем был раньше, поскольку присутствие рядом со мною Вали подсказывало, что не все так уж и плохо в нашем городе и в моей жизни, и что здесь, рядом с нею, можно было говорить все, что думаешь и ощущаешь.

– Да плюнь ты на наш театр и поищи возможность постановки в другом месте, – сказала Валя, когда я вернулся за столик. – Ну, так сложилось! Освободись от иллюзий. Продолжай работать и думать, как сделать пьесу лучше. А потом ты еще спасибо скажешь моему директору, что не распахнул по первому звонку ворота, что дал возможность ближе и полнее познакомиться с Иннокентием.

Что ж, мои размышления нашли реальное подтверждение. Валя протягивала мне нить, чтобы я выбрался из театрального лабиринта. В нем мой самолет был уже давно в воздухе, но где он приземлится, куда лететь, я не знал. Помнится, обучая меня летному делу, инструктора говорили, что движение порождает сопротивление и что опираться можно только на то, что стоит твердо, что держит крыло в полете. Бежать по болоту – непросто. Но никто не брал передо мною обязательств мостить по нему дорожку. Мости и преодолевай сам.

– В нашем городе есть еще два театра, один народный, другой театр юного зрителя. Кстати, они ежегодно проводят Иннокентьевские чтения. Может, попробовать там, – вслух размышляла Валя. – Есть еще театр в Омске, «Галерка», там все выпускники нашего театрального училища. Всегда должен быть выбор.

– Губернатор, тот, который строит деревянный квартал, предлагал поставить пьесу в родном ему Петербурге. Но я отказался, мне хотелось в нашей драме, – сказал я. – По пьесе все действия проходят в нашем городе. Здесь даже когда-то ворота в честь присоединения Амура стояли.

– Где они сейчас? Разломали! Кто еще помнит здесь о подвиге Невельского? Или твоего святого? А вот в Благовещенске стоит памятник Иннокентию, во Владивостоке – Муравьеву-Амурскому. В Николаеве-на-Амуре – Невельскому. А что у нас? Даже улицу Амурскую и ту переименовали. Вычистили все под корень. А ведь присоединение Амура задумывалось именно здесь, в нашем городе. Чем бы сейчас без него был наш Дальний Восток?

– То-то и плохо, что не помнят. – сказал я. – Если ты не возражаешь, я пойду, закажу у Эле коньяку. Вспомним, что было забыто, и начнем, как мы раньше говорили, делать погоду. А то этот дождь совсем ошалел.

– Я за все заплатила, – вдруг сообщила мне Валя. И, как бы извиняясь, добавила: – Решила потратить тот неожиданный гонорар, который упал мне с неба. Ты не возражаешь?

Нет, я возражал, сказав, что если у меня нет денег на постановку пьесы, то на ужин найдется.

Я встал и пошел к Хабибуллиной.

– Не суетись, – усмехнувшись сказала Эля. – За все уплачено.

– Тогда, если не затруднит, принеси, милая, бутылку хорошего вина или коньяка и коробку конфет, – попросил я Хабибуллину.

– Нет проблем, – улыбнувшись в пол-лица, сказала Эля. – Сделаем.

Успокоенный ее услужливым тоном, я вернулся за столик.

– Сибиряки, они настырные, – веселыми глазами встретила меня Валя.

– А ты что, не сибирячка?

– Нет, я хохлушка, меня маленькую привезли сюда из Харькова. Знаешь, почему я пошла работать в театр? Моя дочь Катя учится в Москве, в Щуке. Получается, теперь у нас театральная семья.

Раздался звонок на мобильный Вали.

– Да, да, мы здесь! – засияв лицом, громко заговорила Валя. – Сидим в кафе у Эли.

– Тебе будет сюрприз, – спрятав мобильный в сумочку, сказала Валя. – Ты не пугайся. Моя дочь захотела познакомиться с автором пьесы. Который когда-то давал провозку ее маме по Северам, – запнувшись, добавила она.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза