Пришла заведующая, открыла стоящий в углу шкаф, достала белье. Каждый тотчас взял свой комплект. Санька чувствовал: техники были на стороне второго пилота, они, перекинувшись парой слов, легли спать. Лег и Санька. В комнате туго натянутой пружиной повисла тишина, тронь – лопнет.
«Нехорошо получилось», – огорченно думал Санька, разглядывая потрескавшуюся, давно не беленую стену. Нельзя так. Он вспомнил, Кира постоянно твердила, что он совсем не умеет ладить с людьми. Пытался перевести мысли на что-нибудь другое, ничего не выходило, везде было им неуютно. А тут еще начал высверливать тишину переливчатый храп Карасева, и Санька, не вытерпев, встал, натянув брюки, вышел на крыльцо. Сел на сваленные под окнами бревна, успокоился, стал смотреть вдоль домов в сторону леса, оттуда неслышно надвигалась на поселок темнота. Он уже отвык от этой разом заполнившей все тишины, от редких, забавных деревенских звуков, каждый из которых имел свой смысл и назначение. Звякая подойниками, о чем-то переговаривались женщины; время от времени хлопали калитки, и следом, точно отсекая прожитый день, стучали щеколды. А потом началась обычная вечерняя перекличка собак, они, словно чуя постороннего, на разные голоса облаивали его то с одного конца поселка, то с другого.
«Если бы не эта неожиданная командировка, сидел бы я сейчас в городе или встречал в аэропорту Киру», – думал Санька, прислушиваясь к собачьему лаю.
Отсюда вся совместная жизнь с Кирой показалась ему странной, неправдашной. Все произошло как бы в шутку. Познакомился он с ней на свадьбе у Падалкина. Танцевали до двух часов. Санька пошел провожать и остался ночевать. Все произошло быстро, без слез и уговоров. И часто после у него мелькала мысль: будь на его месте кто-то другой, наверное, ничего бы не изменилось, прошло бы по тому же сценарию. Но он тут же отгонял эту неприятную и для себя, и для нее мысль, приписывая кажущуюся легкость возникших между ними отношений любви с первого взгляда. Тем более, что Кира не настаивала на женитьбе. «У свободных людей и отношения должны быть свободными», – говорила она. Она только что окончила школу, ходила в театральную студию, могла загнуть и не такое. Но Кирина мысль Саньке понравилась. Часто нам более привлекательны те путы, которые надеваем на себя сами, чем те, которые пытаются натянуть на нас. Через месяц они подали заявление в загс. Если разобраться строго, то все началось с того, что Кире в каком-то спектакле, где она должна была играть невесту, понадобились белые туфли и фата. А они продавались только в магазине для новобрачных. И тогда Санька ради шутки предложил подать заявление.
Кира блестяще сыграла роль невесты и в спектакле, и в жизни. Осенью она поступила в Щукинское училище.
– Александр, перебирайся в Москву, – приезжая на каникулы, говорила она. – Нам необходимо быть вместе. Ты знаешь, там, в Москве, я часто ловлю себя на мысли, что тебя нет, ты приснился. Разве что самолеты напоминают. Ты пойми, здесь ты один человек, там сразу же другим становишься. Обстановка, люди – все там другое. Все видится по-иному. Давай купим квартиру, я договорюсь, мне пойдут навстречу, как-никак я замужем. Все неповторимо: время, ты, я. В жизни все надо делать вовремя, чтоб не бежать, не догонять поезд. Определиться и не порхать вокруг да около. Тот, кто ставит перед собой высокую цель, тот и достигает многого. Ты пойми, не смогу здесь я жить. Мне нужен театр. Где я здесь буду играть, для кого?
Храмцов соглашался с нею, но кончались Кирины каникулы, она уезжала в Москву, и все шло по-прежнему.
– Не по себе дерево срубил, – говорила мать. – Пустой билет, помяни мое слово. Разные вы.
– Что значит не по себе? – горячился Санька. – Что я, урод какой?
Честно говоря, уезжать ему не очень-то хотелось. Один раз, еще до знакомства с Кирой, у него была возможность остаться жить в другом месте. По распределению направили его работать в Чимкент. И работа была, и фрукты круглый год. Но не смог он жить там, потянуло домой. Всеми правдами и неправдами добился он перевода в Иркутск. Конечно, Москва не Чимкент, тут стоило подумать.
Санька попытался представить Киру здесь, в Тельбе, в этой гостинице, и не смог. Предложи он ей переехать сюда, она бы, наверное, посмотрела на него, как на чокнутого.
Сверху, набрав силу, сквозь темень проклюнулись звезды, воздух дрогнул. На стоявшем неподалеку тополе зашевелились листья. От реки потянуло сыростью. Саньке показалось: кто-то большой и невидимый тяжело вздохнул и устало перевернулся на другой бок. Он понял – ночь забралась на макушку и пошла под уклон.
Ох уж эти ранние подъемы. Засиделся Санька вечером, а утром пришлось расплачиваться – глазам больно, словно в них песок насыпали.
Едва вышел из машины, как холодок опахнул его, и все прошло: и тяжесть в голове, и зябкость, и ломота в теле.