Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

Впереди, проколов лохматую лесную глубь тайги, прямо на винт надвигалась деревянная тригонометрическая вышка. Чтоб не задеть ее, Санька рванул штурвал на себя. Обычно такие вышки ставят на самых высоких местах, одну он знал хорошо, находилась она в пятнадцати километрах от Старой Елани на горе Аракчей. Раньше, бродяжничая с дедом по тайге, они частенько выходили на нее.

– Сейчас выскочим на Солонянку, – крикнул Санька. – Тут кругом старые покосы. Откажет двигатель – сядем.

Но речка почему-то не появлялась. Слева мелькнула узенькая полянка, и вновь под капот поползли деревья. И хотя двигатель по-прежнему работал ровно и надежно, Храмцов почувствовал: еще немного – и он остановится. Едва он о том подумал, как мотор, до этого тянувший их над лесом, вдруг, будто заглотив кость, закашлял, задергался и смолк. Санька физически ощутил звенящую тишину, которая одним махом, словно топором, рассекла полет на две части, превращая последнюю в дурной сон, делая секунды длинными и невесомыми. Он резко, одним движением, развернул самолет в сторону поляны, пролетая которую, оставил в памяти так, на всякий случай.

Ему казалось, самолет разворачивается медленно, отяжелевший капот чертил по косо набегавшим деревьям плавную кривую. В последний момент, когда поляна наконец-то помчалась навстречу, он выпустил закрылки. Самолет остановился напротив берез, выбежавших навстречу, словно женщины с поднятыми вверх руками.

Санька выскочил из самолета и, подминая траву, забежал вперед, заглянул в двигатель. Все было на месте, мотор остывал тихо, потрескивали полосатые рубчатые цилиндры. И тут силы покинули его. Он присел на теплое самолетное колесо, пробив в густой траве узкую колею, оно напоследок согнуло березку, и она, точно ребенок, выбросив вперед ветки, лежала ничком на земле, разметав в разные стороны тугой, шелковистый пырей. Было непривычно тихо, где-то над головой звенел жаворонок. Время потеряло счет, он не ощущал его. Храмцов впервые посмотрел на все с какой-то огромной высоты, на которую не заберешься даже на самолете. Только сейчас он понял – мимо чего он прошел, хотя то, что случилось, должно было случиться. Все шло к тому.

«Ничего, оказывается, нельзя предугадать заранее. Хорошо еще, что целы сами, цел самолет. Даже не верилось. Откажи двигатель секундой раньше или чуть позже…»

Храмцов зашел в самолет, включил радиостанцию. Все работало.

– Не торопись, командир, – остановил его Карасев. – Митасов тут же переполох поднимет. Может, еще выкрутимся.

На поляну выехал лесовоз. Из кабины высунулся шофер, раскрыв рот от удивления, смотрел на самолет.

– Слушай, парень, эта дорога на станцию? – спросил Храмцов.

– Хо, паря, станция вон где. – Шофер махнул рукой в сторону. – Эта дорога на Шаманку. До станции километров двадцать будет, а то и больше.

– А ты, случаем, не туда едешь? Может, возьмешь одного?

– Нет. Мне не по пути. Я в Шаманку еду.

И тут Саньку будто ударило: что, если попросить бензина у шофера? Машина «Урал» работает на девяносто третьем. Ведь работают «жигули» на авиационном бензине. Почему бы не попробовать наоборот? Поляна ровная. Литров двадцать хватит, чтоб долететь до Старой Елани.

– Слушай, парень, мы тут блуданули чуток, не займешь нам бензина литров двадцать?

– А подойдет? – недоуменно спросил шофер, оглянувшись на самолет.

– Должен. У нас осталось немного, смешается. Дотянем.

– А не упадем? – тут же взбодрился подошедший Лахонин.

– Долетим, – подтвердил Храмцов. – Это же не керосин.

– Займи, парень, я тебе верну. Вдвойне верну. Знаешь совхоз «Рассвет»? – торопливо проговорил Лахонин. – Приедешь, я тебе хоть бочку налью.

– Мне не жалко, – ответил шофер. – Только как заправлять? Ведро есть или свое дать?

Пока Карасев сливал из машины бензин, Храмцов пошел проверить поляну, посмотреть, нет ли ям или канав.

Узким клином поляна полого опускалась в мелкий березняк. И чем дальше он уходил от самолета, тем выше и гуще становилась трава. С тугим выхлестом обхватывал колени пырей, заплетал ноги, бордовой картечью билась в грудь кровохлебка. Около лица вилась мошка, кругами, словно тяжелые бомбовозы, ходили пауты, садились мягко, но жгли больно и зло.

За березняком началось болото, под ногами глухо и невнятно зачавкало. Храмцов остановился. К нему шел Лахонин, топал ногой по земле, пробуя ее на прочность. «Не ногой надо, головой», – со злостью подумал Храмцов.

– А здесь гусениц нет, – удивленно сказал Лахонин. – Странно.

– Здесь лебеды и полыни нет, – не глядя на директора, ответил Санька. – Вот и нет гусеницы.

Молча вернулись к самолету. Карасев уже ждал их. Несколько раз, точно примеряясь, проехали на машине взад и вперед по поляне. Взлететь можно было только в сторону березняка, с другой стороны мешал лес.

– Давай сольем химикат, – предложил Карасев. – Иначе зацепим.

– Придется, – подумав, ответил Санька. – Как только запущу двигатель, ты открой кран.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза