Сейчас я встану с земли и пойду, я зашел к тебе ненадолго, мне нужно к Денису. До сих пор мы не можем смотреть друг другу в глаза, мы все время помним, что нет нам прощения. И все-таки, наверно, никто никогда не был так тесно связан, как мы трое сейчас связаны тобой. Знаешь, это я вот сейчас так сижу и говорю с тобой, а тогда хотел стреляться, благо он при мне. И только одна мысль останавливала тогда — не для того мне его дали, чтобы я стрелял в себя. Ну, я пойду, дорогая моя земля, дорогая моя трава, маленькая и редкая, что успела уже прорасти.
Глава II
Денис Петрович соскочил с поезда и, зарываясь сапогами в песок насыпи, сбежал вниз. Было почти совсем темно, однако строительство моста, которое он разыскивал, было видно и слышно издалека. Долина реки была полна костров — настоящих и отраженных в воде, слышались удары металла о металл.
Пока Денис Петрович в поисках Дохтурова бродил меж костров, ему казалось, он снова на фронте: ночной привал, запах горящего валежника, люди у огня, река, лошади, лес, небо над головой. Только платформы, стоящие на подведенной к строительству узкоколейке, груды металла да грохот показывали, что это был не военный, а рабочий лагерь. Мост, уже забрел далеко в воду своими устоями, там горели фонари, ползали люди, оттуда и слышался грохот.
Дохтурова он встретил у костра, где сидели рабочие-кашевары.
— На послезавтра уже не хватит? — озабоченно спрашивал инженер.
— Самое большое на полдня, Александр Сергеевич.
— Хорошо, — сказал Дохтуров и тут увидел Дениса Петровича. — А, приехали все-таки? — радостно сказал он. — Пошли.
Они шли истоптанным берегом, то и дело попадая в полосу жара, что шел от огня.
— Комар закусал, Александр Сергеевич! — крикнул им; от костра какой-то мужичонка, яростно расчесывая спину.
— И ты его кусай, — сказал сидящий рядом с ним парнишка.
Инженер рассмеялся. Этот парнишка, по имени Тимофей, был его любимцем, и он (кажется, тщетно) старался, чтобы это было не очень заметно окружающим. Заваленные хвоей, костры щедро дымили.
— Сегодня в одном американском журнале, — говорил дорогой Дохтуров, — увы, нашел свою конструкцию. А я-то думал, что до меня никто таких мостов не строил. Зато в одном деле я их перехитрил.
Дохтуров был в сапогах и свитере, отчего тело его казалось особенно гибким и сильным, лицо легко оживлялось улыбкой, глаза поблескивали в свете костра. Денис Петрович с интересом Смотрел на него — он никогда до сих пор не видал своего друга на строительстве.
Инженер глядел вверх, где четкие, словно проведенные рейсфедером, шли по ночному небу провода.
— Скоро ток будет, — сказал он. — Вот если бы нам сварку, мы бы показали, на что мы способны. Да аппаратов не достать. Петроградский «Электрик» выпустил первые в этом году, но пока только две штуки. Может, удастся старые раздобыть— вот тогда пошло бы дело, не то, что молоточками клепать. Степан Егорыч! — окликнул он старого рабочего. — Ты когда-нибудь на сварке работал?
— Нет, Лександр Сергеич, не стану те врать, — ответил тот. — Я ее в глаза не видал.
Они отошли далеко от реки.
— Где-то здесь мой Сережка бегает, — заметил инженер, оглядываясь, там сухостой для костров валят. Теперь его до рассвета в шалаш не загонишь. Пошли повыше, где комаров нет.
Они вышли на пригорок, сели на поваленное дерево и закурили. Было тихо, грохот строительства долетал сюда далеким звоном. Медленно завладела ими лесная тишина.
Над черной массой деревьев стояла одна очень яркая звезда. Пел соловей. Его чистый щелк и посвист и тоже чистые, словно водяные, трели далеко разносились бы по лесу, если бы не желудочные голоса идиоток-лягушек, блаженствующих в болоте внизу.
— Хоть бы постыдились, — шепотом сказал Берестов.
— Что вы! Разве вы не слышите, как у них удалась жизнь, как им тепло и мокро в их тине, а болотные пузырьки, наверное, так приятно бегут по брюшку.
Они посмеялись и снова стали слушать. Теперь пели уже два соловья, их чистую песню не могло заглушить лягушечье урчание.
— Люблю такие лягушечьи ночи, — сказал Денис Петрович шепотом.
— А вы знаете, их жрут совы.
— Лягушек?
— Нет, соловьев. Соловей — единственная птица, которая поет ночью, и сова вылетает ночью.
Берестов ничего не ответил.
— Ну, отдохнули и хватит — зло сказал он вдруг, — больше нам не положено. Зачем вы меня звали?