Болотные огни

«Да что же я, в самом деле, — подумал он, — нужно просто пойти и рассказать все Берестову. Ему можно рассказать все». И Борис решительно направился к розыску.

Еще издали разглядел он небольшую фигурку Рябы, который шел по улице, поддавая ногою камешки, казалось, весьма беспечно. Однако, подойдя к нему, Борис увидел, что он и задумчив и взволнован одновременно. Несколько раз с тревогой и вопросительно взглядывал он на Бориса — и у того сжалось сердце.

— Ладно, — начал вдруг Ряба. — Скажу.

Борис молчал.

— Сказать?

— Ну давай.

— Я влюблен, — в голосе Рябы были вместе и отчаяние и гордость. — Влюблен, и всё. И представь себе, в актрису. Ты меня презираешь?

— Зачем же?

— Первый раз я увидел ее на сцене — она играла Свободу, ее красные бойцы — все девчонки — несли на плечах, и знаешь, что меня поразило? Глаза…

— Обязательно глаза, — раздался сзади них насмешливый голос.

Они обернулись — это был Водовозов.

— Не влюбляйся, Ряба, в актрис, — продолжал он, — актрисы — женщины коварные.

Борис посмотрел ему в лицо. «На что ты меня толкаешь? — мысленно спросил он. — Что мне теперь делать?»

«Делай как знаешь», — ответил высокомерный взгляд Водовозова.

И Борис ничего не сказал в тот день Берестову. Он долго стоял тогда задумавшись, пока не заметил, что Павел Михайлович уже ушел, а Ряба встревожен и удивлен его молчанием. Борис стал поспешно вспоминать, о чем они говорили.

— Так это и есть твоя тайна? — спросил он.

— Не вся. Есть еще одна, — весело ответил Ряба.

Вторая тайна была раскрыта через два дня, когда Ряба привез из «губернии» удивительную машину — древний «ундервуд», огромный и черный, как катафалк. Если ткнуть желтую клавишу, машина приходит в движение, лязгает всеми частями и оглушительно выбивает букву.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Ряба, — теперь можно добиваться штатной единицы.

— Какой единицы?

— Секретаря-машинистки-делопроизводителя. А как же? У нас все дела позорно запущены, папки перепутаны, тесемок нет…

Ряба вел атаку планомерно. Оказывается, у него и секретарь был подыскан — девушка из клубной самодеятельности, замечательная актриса, которая будет, конечно, замечательным секретарем. В этом не может быть сомнения.

Вообще Ряба был прав: дела копились и путались, попытка приспособить к ним Кукушкину успехов не имела. Да и диковинный «ундервуд» просто требовал секретаря-машинистку. Однако против всех этих планов вдруг выступил Водовозов.

— Обходились без секретарей — как-нибудь проживем без них и дальше.

— Правда, обходились мы неважно, — ответил Берестов.

— Да и о человеке нужно подумать, — вступил Ряба, — кругом безработица, а ей, наверно, и есть нечего. Золотой же человек!

— Ты этого золотого человека давно знаешь?! — с неожиданным бешенством спросил Павел Михайлович.

— Порядочно, — нерешительно ответил Ряба.

— Ну сколько?! — с тем же бешенством продолжал Водовозов. — Пять лет, десять?

Ряба промолчал.

— Что же ты… тащишь к нам эту актрисочку… да еще в такое время, когда…

В общем и Водовозов был прав: если уж брать нового человека, то проверенного и опытного. Только вот на Рябу жалко было смотреть: он так давно и так хорошо все это придумал!

В тот самый день, когда Ряба принес «ундервуд», в городе с поезда сошла дама. В руках ее был старинный ридикюль, под мышкой маленькая дрожащая собачка.

Колеблясь как стебель, дама постояла некоторое время на перроне, а потом пошла и села на лавочку, видно отдохнуть. Собачку она, низко склонившись, поставила на пол.

Молочницы, сидевшие в ожидании поезда среди мешков и бидонов, единодушно уставились на необычную гостью. Дама сидела выпрямившись, как примерная девочка. Маленькая головка на длинной шее, перевязанной черной бархатной ленточкой, многоярусные серьги. Она сидела недвижно, только моргала редко и нервно, словно даже и не моргала, а вся вздрагивала, отчего серьги качались. Между тем собака ее подошла к молочницам. Деревенские женщины, загорелые, в белых платочках до бровей, с интересом рассматривали хлипкого зверька. Собачка постояла, потряслась, оставила непомерно большую лужу и пошла прочь. Дама поспешно подобрала ее, повернулась к молочницам и сказала вежливо:

— Пардон.

Женщины напрасно пытались удержаться от смеха, они прыснули одна за другой и долго еще смеялись вслед уходящей даме.

Она же направилась в город, долго здесь блуждала, пока не нашла домика слепой Киры. Постучала.

— Кто ета? — спросили за дверью.

— Свои, свои, — ответила дама страдальческим голосом.

— Ктой-то свои, мы что-то таких своих не знаем.

— От Льва Кирилловича, — так же страдальчески и нетерпеливо ответила дама.

— От Левки, что ли?

— Да, да.

Дверь открыла сама хозяйка — огромная баба без глаз.

— От Льва Кириллыча, — ворчала она. — Сказали бы — от Левки, так от Левки, а то от Льва Кириллыча какого-то.

Дама присела на табурет, моргая и вздрагивая больше обычного. Видно, ее все раздражало, особенно же гостья хозяйки, старуха с лошадиной челюстью.

Дама вынула золотой карандашик и написала:

«Дорогой мальчик, сроки неожиданно изменились, все будет гораздо раньше, чем мы предполагали. Завтра тебя известят. Будь наготове. Мама».