Болотные огни<br />(Роман)

— Вы верите в то, что у вас сидит диверсант? — спросил его как-то Берестов.

— Такой приличный молодой человек, — ответил комендант и вздохнул. Денис Петрович понял: он верит в диверсию и стесняется.

С часовым, стоявшим у дверей камеры, дело обстояло хуже. Он смертельно боялся Дохтурова и потому ненавидел его.

— Отойди, гад! — истерически кричал он всякий раз, как Александр Сергеевич приближался к двери.

Денис Петрович, как всегда, переступил порог тюремной камеры с очень неприятным чувством — словно боялся, что и его тоже отсюда не выпустят. Дохтуров полулежал на жесткой койке, в руках его была книга, которую он из-за темноты читать не мог. На столе можно было различить миску из-под еды.

— Как харчи? — весело спросил Берестов. — Повар не пересаливает?

— Это в каком смысле?

— В буквальном. А не то у меня Клавдия Степановна влюбилась, что ли…

— Нет, скорее недосаливает.

По голосу было слышно, что Дохтуров улыбается. По-видимому, он считал, что Берестов занимает его беседою.

— Ничего, — сказал Денис Петрович, — Павел у меня тоже за решеткой. Да еще за какой толстой. И страж к нему тоже приставлен. И тоже с винтовкой.

— Боитесь вторичного покушения?

— Очень.

Они помолчали.

— Что Сергей? — спросил инженер напряженным голосом.

— Уже совсем здоров.

«Совсем здоров? — подумал Дохтуров. — И мне не написал?» «Да, вот записки я не принес, — подумал Денис Петрович, — но написать письмо — дело непосильное для мальчишки». — «Ну да это и понятно, я бы сам не мог ему написать…» — «Вот видите, вы ведь тоже ему не написали».

Так в большинстве случаев шли у них теперь разговоры— два-три слова вслух и длинные молчаливые диалоги.

«Пожалуй, действительно, будьте сейчас пока вы между нами». — «Давайте, лучше уж я».

В камере становилось все темнее.

— Читали сегодня?

— Читал, да как-то…

«Как-то странно читать, когда у тебя нет будущего». — «Ну понятно, читаешь всегда для своей будущей жизни. Но она будет!»

— Ну посмотрим, — ответил Дохтуров, — будем посмотреть, как говорил один наш знакомый немец. Катя его очень любила.

Катя это была жена, Сережина мать. «Хорошо, что ее уже нет в живых». — «Да, сейчас ей было бы трудно. Ну ничего, все будет хорошо, мы тоже без дела не сидим».

— От Митьки Макарьева пар валит, — сказал вслух Берестов, — изучает криминалистику.

— Группы крови, — инженер снова улыбнулся. — Никогда не думал, что кто-нибудь будет так интересоваться моей неблагородной кровью.

Они замолчали, но на этот раз их разделило глухое и неловкое молчание.

— Вы не очень огорчайтесь, если дело не выйдет, — сказал Дохтуров, — вы, кажется, сделали все, что могли.

— У меня было два друга… — глухо сказал Берестов.

«Обоих я чуть было не прозевал. И обоих спасу во что бы то ни стало».

— Я знаю. Но если только это будет в ваших силах, — ответил Александр Сергеевич.

«Во что бы то ни стало», — стиснув зубы, думал Денис Петрович.

В розыске все были в сборе. Макарьев с Борисом сидели в берестовском кабинете над делом Дохтурова. Тут же на диване Ряба чистил наган. Было сильно накурено. Денис Петрович почувствовал огромное облегчение, попав к своим.

— Борис, — сказал он почти весело, — немедленно разыщи своего театрального старикана. Ряба — в больницу за сводкой. А ты, — обратился он к Макарьеву, — садись за изучение этой самой крови. Вот тебе книга — выручай.

— Я и в этих-то бумагах ни хрена не понимаю, — мрачно сказал Макарьев.

«Эх, сюда бы сейчас Водовозова!» — подумал Денис Петрович.

— Давайте обсудим положение, — сказал он, — все зависит от того, какие доказательства представим мы на суд и в какой степени сможем опровергнуть доводы бандитов. Иначе говоря, сейчас все зависит от нас, и только от нас. Пока единственное уязвимое место у них — это выстрел. Бандиты утверждают, что выстрелили в инженера у путей. Поэтому важно на суде (и только на суде, до суда об этом ни слова) выяснить, когда был сделан выстрел, иначе говоря — сколько времени прошло с момента выстрела до появления поезда, машиниста и пассажиров. По показаниям бандитов, должно быть немного, между тем у нас есть медицинский акт, подписанный Африканом Ивановичем, — вот он, — что с момента выстрела прошло не менее полутора часов. Это подтверждает показания инженера о том, что его ранили на болоте, далеко от полотна…

— И вот тут-то, — торжествующе сказал Борис, — тут-то и нужно сказать про кровавое пятно, которое мы нашли. И согласно группе крови…

Берестов помолчал.

— Борис, — сказал он мягко, — такие были дни, я не хотел тебе говорить — больно уж много на нас свалилось всяких бед… Понимаешь, экспертиза показала, что это кровь совсем другой группы и, значит, принадлежит она совсем не инженеру.

— А кому же?!

— Я не знаю — кому.

— Но этого не может быть!

— Увы, это так. Старик, делавший анализ, мастер своего дела, я был у него тогда.

— А не мог он…

— Что ты, честнейший старик. Он сам в отчаянии, он понимает, что от этого зависит жизнь человека, но ничего не может поделать — что есть, то есть. Так что дела у нас обстоят пока не очень важно. А бой будет не на живот, а на смерть: прокурором в наш город назначен Морковин.