Болотные огни

- А тут все эти дела… Не успел я забежать к тебе и спросить: не сердишься ли?

«Почему же на этом лице кровь не проступает?» - думала Милка.

Ну, коротко говоря, - вдруг быстро сказал Николай, - в компании, бывает, мало ли что болтают, да еще спьяну.

(«Ах вот оно что!»)

- Наши, ты сама, может, заметила, народ горячий (да, она это заметила)… могут, не разобравшись. .. Ты же мне все-таки не чужая. Вот я и пришел тебя предупредить: никому ничего об этой нашей вечеринке и тамошних разговорах.

Милка по-прежнему молчала.

- Может, ты кому со страху и рассказала, - продолжал он, - это ничего. Лишь бы ты где-нибудь, ну, на суде там или где… - он внимательно глянул на нее из-под чуба, сбоку, одним глазом, - а не то наши народ горячий, еще и пришить могут… тебя… или мать…

- Хорошо, - поспешно сказала она, - я понимаю. Мы завтра все равно уезжаем.

- А, вот это дело! - обрадованно сказал Николай и встал, чтобы извиниться за беспокойство и уйти.

Она ничего не рассказала матери, не сказала ничего. и Борису, когда он пришел к ней вечером. Ни одному человеку на свете она не могла бы этого рассказать.

Между тем Борис приехал в поселок именно к Милке сказать, что ее вызывает к себе Берестов.

Странно и неожиданно обернулись дела. Бандиты удивительным образом вывернулись и стали чуть лине хозяевами положения.

Диверсия была сработана на совесть. Инженера нашли около пути, в кармане его обнаружили мокрые, вымазанные в земле перчатки, в которых, очевидно, только что работали, а также наган и кусок бикфордова шнура. Рассказ Левки и Николая звучал в общем правдоподобно, а кроме того, его подтверждали следы двоих неизвестных, ясно видные на рыхлом песке насыпи. В городе по этому поводу рассказывали невероятные вещи.

Странные слухи шли теперь и о самом Денисе Петровиче. Говорили, что на него пало подозрение в связи с делом Дохтурова, шли какие-то разговоры о его «попытке скрыть правду». Говорили, что им «заинтересовались в губернии, а может быть, и выше», что он доживает последние дни, что на его место назначат Водовозова или какую-то женщину, также работавшую в угрозыске и проявившую будто бы чудеса бдительности. Словом, стало еще более тревожно.

Когда эти слухи впервые дошли до Бориса, он страшно обеспокоился и побежал искать Дениса Петровича. В розыске Берестова не было. Оказалось, что он сидит у клуба на скамеечке и мирно беседует с каким-то человеком. К величайшему удивлению Бориса, это оказался величественный Асмодей, беседа с которым, по-видимому, чрезвычайно занимала Дениса Петровича. Менее всего он походил на гонимого и приговоренного.

А дела действительно шли неважно. Левка оказался на коне, и Берестову было трудней, чем когда-либо, доказать его виновность.

- Вот ты шипишь на Морковина, - говорили Берестову в укоме, - но посуди сам, все улики против инженера. Почему мы не должны им верить?

- Такие улики и подобрать нетрудно.

- Как же он очутился около пути?

- Его могли привести под револьвером.

- Да, конечно, это могло быть.

Это, конечно, вполне могло быть, однако подобную версию решительно отвергла бабка Софья Николаевна.

Ее вызывали в розыск. Она смертельно волновалась, а узнав, что за каждое слово отвечает перед законом, стала бела как бумага и заявила, что будет говорить только правду. Допрос вел Водовозов. Берестов стоял поодаль у окна.

Ночью, рассказала она, к ее зятю пришли какие-то люди, которых она не разглядела, зять ее был совершенно спокоен и ушел с ними по доброй воле.

- Может быть, он все-таки шел по принуждению? Подумайте хорошенько, - говорил Водовозов, - может, ему грозили? Или в его поведении и в поведении его спутников было что-нибудь странное?

- Ничего странного, - с достоинством отвечала бабка, - решительно ничего странного. Наоборот, мне сразу стало ясно, что он с ними в наилучших отношениях.

То же, слово в слово, повторила она на допросе у Морковина.

«Ох, проклятая Софа!» - в бессильной ярости думал Денис Петрович, понимая, что показания даны и с этим ничего не поделаешь.

- Что же ее, курицу, слушать? - говорил он.

- А сын? - возражали ему.

Самое странное заключалось в том, что против инженера свидетельствовали ближайшие его родственники. Что могло заставить сына, и притом сына любящего, бежать с ложным доносом на отца?

Впрочем, его заявлению, быть может, и не придали такого значения, если бы при обыске в кабинете инженера не нашли очень крупной суммы денег в новеньких купюрах - такой крупной, какой не могло быть у инженера с его скромным заработком.

Сережа болел тяжело. А потом, выздоравливая, лежал у Берестова, под присмотром Рябиной матери.

- Господи, что же это такое! - с ужасом говорила Клавдия Степановна. - Хоть бы слово сказал.

Сережа действительно молчал целыми днями. Попытки Берестова - очень осторожные - навести разговор на события знаменитой ночи успеха не имели. Сережа не отвечал.

Он и не думал ни о чем особенном, он просто вспоминал. Он вспоминал так много, словно уже прожил долгую жизнь.