Болотный Человек Bogman

— Да нет… ничего не помню. Татуировок не видел. Родинок и шрамов я у него не искал. Ну, че еще? Глаз — рыбий, зубы редкие.

— Щель?

— Че?

— Щель большая была между зубами?

— Была, помню. Знатная. Харкал он через нее.

— Спасибо вам огромное… А имени не помните?

— Нет. Генка Скрипом его называл.

— А откуда он родом?

— Не знаю. Генка по говору вроде был типичный хохол, а этот — не знаю. Волжанин, наверное.

— Еще раз спасибо. Можно вам еще позвонить, если вопросы будут?

— Звоните, если застанете.

Я положила трубку и увидела, что все тихо наблюдают за мной.

— Русский язык на слух гораздо приятнее немецкого, — сказал офицер по имени Рой.

— Все языки приятнее немецкого, — ответила я и принялась переводить описание, сверяясь с пометками, только что сделанными мною на бумаге.

Стефани все записала за мной подробно и передала Тому. Тот взял описание и прикрепил над головой Свиридова на доске, где уже были описания от Наташи, Ольги, Александра и прочих.

— Итак, внешность Свиридова нам известна уже достаточно для того, чтобы составить фоторобот. Будем полагаться на скорое выздоровление Наташи. Фоторобот лучше сделать с ней, а потом показать остальным. Если она будет не в состоянии в ближайшем будущем нам помочь, придется рассчитывать на тех, кто в России. Значит так, Геннадий Свиридов невысок… — Том провозгласил описание нового Свиридова со всех слов. — …и особенно редкие передние зубы. Кличка — Скрип!

Детективы стали выражать свои мысли и предложения. Где-то я уже слышала это слово, подумала я тупо и тут же оборвала себя. Слово как слово. Скрип-скрип, скрипят колеса. Тут у меня к Тому есть вопрос поинтереснее. А Скрип? Фидл-ди-ди. Я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра. Я поджала губы, как О’Хара, и толкнула Филиппа в бок.

— Фил, у меня тут есть чего сказать. Не попадет мне, что не в свое дело лезу? Я всего лишь переводчик, а рвусь расследовать преступление.

— Опять дуришь? Как ты понять не можешь, что в «подвале» ты, может быть, и есть только переводчик, а тут ты у нас занята в роли языкового эксперта. Как медэксперты, как те специалисты археологи. Благодаря их мнению у нас и движется дело. И тут ты уже указала нам на важный факт именно потому, что ты профессионал. Целое новое направление нам в руки дала. Так что валяй.

И тут я Филу поверила. Я подняла руку, и Том дал мне слово. Все слушали меня серьезно.

— Мне кажется, что нужно кое-что пояснить. Это не по Свиридову, а по личности богмэна. Павел сказал, что Свиридов показался ему украинцем, значит, есть смысл справляться с иммиграционниками и о пропавших украинцах тоже, а не только русских.

— А есть разница? — спросила Хелен.

— Это теперь другая страна, у них посольство и другая речь, — ответила я. — В России, конечно, много народу с Украины живет, но сильного акцента у них уже не будет. Или будет, но реже. А по словам Павла, он догадался именно по говору, что тот якобы-Свиридов был украинец.

— Спасибо, мисс Тринити. Кевин, это тебе поручение. Все?

— Все, — сказала я, и тут меня как ударило током, — а в Витамской психушке есть пациент, который знает человека по кличке Скрип.

Что было потом, лучше бы описал Фил со стороны, но он не пишет по-русски. Ребята, переводчик полиции — это самая лучшая профессия на свете. Я выступила с хитом, забила решающий мяч, спасла утопающего. Я самый счастливый в мире человек. Мне полагается мороженое, два билета на цветочное шоу в Челси, восемь часов сна и отпуск вне школьных каникул. Я жадничаю, но, пардон, заслуженно. Том велел мне выйти к доске и рассказать все. Я засомневалась было, не нарушаю ли я чего, но передо мной были не посторонние люди, а английские полисмены. Я не собеседование с Урмасом пересказывала, а его разговор с призраком-Жирным. Я поведала лаговцам о шизофренике в Харлоу и о его последних словах в клинике. Все поерничали над случаем и выразили надежду, что ему там стало настолько лучше, что он сможет дать показания. Вот только если по делу будет проходить некто Жирный, то тут далеко идти не придется, он в соседней палате.

И тут позвонил дядя Саша.

— Ничего не выйдет пока, — сказал он мне. — Вы уж там простите, но ее будут оперировать утром. Она пришла в себя, но врач не велел ее беспокоить. Голову обрили. Бедная девочка. Мне еще родителям звонить.

— Конечно, — мне было ужасно жаль Наташу. — Это вы нас простите.