Болотный колдун

– Хотел бы я знать, откуда она появилась? – я снова ударяюсь затылком. – Проклятая колымага! Еще час такого путешествия, и не видать мне аттестата зрелости…

глава вторая

ДОЛИНА КОЛДУНОВ

1

– Слушай, толстый, а куда мы путь держим?

От такой неслыханной дерзости староста школы колдунов надолго немеет. Я уже начинаю думать, что он не понял вопроса, так неосмотрительно заданного ему Федором.

– Домой, – наконец шипит Морквин и с силой тянет за веревку. – К вам домой…

– Хорошая новость, – задыхаясь, я пробую сосчитать поплывшие перед глазами большие и маленькие красные круги. Больших вроде бы меньше…

Полдень. Огромная мохнатая ель царит на поляне. Она на голову выше своего тоже не мелкого окружения и заостренным шпилем прокалывает вислое брюхо тучи. На вершине ели – ворона.

– Очнулся, гаденыш? – Морквин заботливо бьет меня по щекам. Ворону он пока что не видит, но зато ее видит Федор. Судя по горящим щекам, Морквин привел его в чувство тем же способом.

– Как бы не задушить…. Раньше времени, – тревожится староста, усаживая нас поудобнее и тоже замечает ворону. – Ух, ты! Выследила, значит. – Соскочив с повозки, он возбужденно шушукается с Умихом и вдруг запускает в ворону палкой.

– Промазал! – палка ударяется в полуметре от птицы о толстенный ствол. Резко каркнув, ворона срывается с места и закладывает над головой Морквина такой вираж, что тот бросается на брюхо.

– Этого она тебе не простит, – замечает Федор. Каркнув еще раз, ворона планирует в густой валежник.

– Ну…– только и выдыхает Морквин, на ходу подсаживаясь в повозку.

Снова в путь. Только сейчас я понимаю, что не вижу оглобель. Возможно, использована какая-то, неизвестная мне, конструкция, но ведь и хомута тоже нет.

Кляча, кстати, оказалась не такой уж слабой: чем дальше от дома, тем резвее шагает она по лесу. Умих уже не ведет ее, а скорее держится за поводья. Если она перейдет в намет, он, чего доброго, влезет в катафалк четвертым.

Я все пытаюсь сообразить, как же движется наш транспорт. Хоть тресни, а идет он сам по себе. Рысак впереди только для виду, в лучшем случае, за проводника. И спросить-то ведь неудобно. У меня начинают ныть зубы, вся левая половина. Какое мне, в конце концов, дело? Едем, и, слава Богу, могли бы и пешком гнать.

Проходит еще часа полтора. Так и не разгулявшись, день быстро зачах. Лес вокруг все глуше, сцепился, как шерсть у бездомной собаки. Кроны тянутся без малого просвету, нависая над головой частой зеленой сетью. Мерин упорно лезет в гору. Продираясь среди завалов, обходит длинные, до верху забитые листьями овраги и гигантские, давно покинутые муравейники. Воздух загустел, кислит, застревая в горле.

Федора сморило еще с поляны. Голова его мерно, в такт колесам, постукивает о квадратный, с застывшей глиной ботинок тоже придремавшего Морквина.

Временами староста ожесточенно чешется, яростно скребет под мышками. Не разлепляя глаз, с размаху лупит себя ладонью.

– К Умиху, небось, не пойдете, живо раздавит… – почмокав, он снова клюет носом.

Если это ручные блохи, то откормил он их просто до гигантских размеров. Под балахоном у него, в самых неожиданных местах, вздуваются страшноватые шишки. Как зачарованный, я слежу за их перемещениями.

– Совсем зверье зажрало! – бурчит во сне Морквин.

Дождя в лесу пока нет, но над землею висит мельчайшая водяная морось. Вечный туман проник в чащу и, растекшись по низу, подмыл толстые, покрытые инеем корневища и худосочный подлесок. Чаща тихо плывет мимо в остывающем сыром воздухе. И куда нас везут?

Неожиданно, ельник впереди расступается. Оглашая лес чудовищным скрипом, повозка взбирается на вершину холма.

В центре слоеной каменистой площадки – одинокая ель. Мохнатая, потрясающих размеров. Вершина ее растворяется в гаснущем на глазах асфальтовом небе. Я чуть приподнимаюсь.

Вокруг, сколько хватает глаз, видны темные волны леса, то вздымающиеся высоко вверх, то стекающие с пологих холмов в длинные, хранящие сумрак овраги.

Так и не растаяв за день, снег ветхим белым покрывалом остался на острых вершинах и еще зеленых полянах, гладкими бритыми щеками затерянных среди буйной растительности. На востоке же, ближе к тускло поблескивающей реке, деревья редеют и переходят в унылые неухоженные поля. Не успевшая еще остыть земля низко дымится и сбегает к пологому берегу.

По другую сторону реки, начинаясь от полуразрушенной водяной мельницы, петляет глухая дорога, и снова начинается лес.

– Так оно и есть, – тихо говорит проснувшийся Федор, – это за нами.

На вершине ели – ворона. Не останавливая повозку, Морквин грузно спрыгивает на землю.

– Ну, пакость. Полетаешь ты у меня! – он ищет подходящую палку.

– Если бросишь, тебе конец.

– Это ты мне?! – суковатый обломок вываливается из рук старосты. По-особому, удовлетворенно каркнув, ворона свечкой взмывает в небо. Получается очень даже зловеще.

– Чего это она? Следит, что ли? – заняв свое место, Морквин не спешит взяться за веревку.