Болотный колдун

Вот чей это голос! Федора лохмач опутывает с такой сноровкой, будто всю жизнь только этим и занимался. Связал, стреножил и петлю на шее затянул. Разница между нами лишь в том, что у Федора после встречи с коленом старосты основательно расквашен нос.

– Прыткий какой! – Морквин прочувствованно бьет меня жесткой, как старая покрышка, ладонью. – Скоро попрыгаешь…

В глазах у меня рябит: сплошной частокол. Сзади тоже. Дверей не видно, они в этом доме исчезают, как пузыри на воде.

Высоченные, плотно подогнанные бревна идут по кругу двумя рядами. Между ними метра четыре липкой рыжей грязи, сплошь покрытой мелкими талыми лужами. В лужах отражается низкое, без единого просвета серое небо.

Лохматый Умих – слишком много прошлогодних знакомых – почтительно вкладывает свободный конец веревки в руки Морквину и обходит нашу связку.

– Гы-гы! Убежать хотели… – на зубастом лице блуждает тихая улыбка. Нашел себя человек.

Новая, колючая, как проволока, веревка удавкой захлестывает мою шею, опутывает тело и руки, спускается на ноги. Двигаться можно только мелкими шажками, да и то, если Морквин позволит. От моих ног удавка поднимается к шее Федора. Дальше все в том же порядке, что и у меня. Мы в руках Морквина, как две тряпичные куклы: дернешь, – послушаются. Что Морквин и делает.

– От нас не убежишь!

Я хриплю, а он одобрительно кивает Умиху.

– Могеш…

Во дворе, кроме нас четверых, – никого. И погода до невозможности скучная. Я, конечно, не уверен, скрасило бы солнце наши последние минуты, но такая вот будничность сильно меня удручает. Федор молчит, исподлобья поглядывая на Морквина.

– Скоро пожалеешь, что совсем тебя не прибил, – обещает ему староста.

Первая капля сегодняшнего ледяного дождя гулко шлепает меня по лбу, из-за угла высовывается худая конская голова. Федор дергается.

– Полегче, – хриплю я, – задушишь…

Умих добродушно смеется, и вслед за головой пегого мерина появляются его впалые бока, длинный, весь в репьях, свалявшийся хвост до земли и древняя колесница о двух огромных скрипучих колесах.

Быть не может, чтобы сюда мы добирались на такой развалюхе. Через пару шагов начнет рассыпаться все, начиная со скакуна.

– Если это для нас, – я не поворачиваюсь к Федору, – плохи дела. Кляча дотянет аккурат до озера.

Между тем кляча, никем не управляемая, останавливает двуколку перед самым моим носом. Тика в тику. Или они все тут такие умные, или же, что гораздо хуже для нас, мерина используют лишь для определенных целей, и он знает, что делает.

– Вся грязь для меня…. Живо полезайте! – Морквин грубо подталкивает Федора в карету.– В такую-то погоду!..

Чтобы не задохнуться, я далеко вытягиваю шею и поспешаю следом.

Пол в телеге присыпан сеном только для виду, но Морквина это не слишком-то беспокоит. Он активно прессует нас на полу и, сопя, громоздится сверху.

– Но! Пошел! – Умих властно берет скакуна под уздцы, повозка подпрыгивает, колеса душераздирающе скрипят.

– Мы тебе не мешаем? – скосив глаза, я пытаюсь разглядеть, держит ли Умих вчерашний хлыст.

– Как ты мне надоел, – Морквин складывает на меня огромные башмаки, до шнурков облепленные ледяной рыжей грязью. В ответ я гордо задираю голову.

В небе, почти сливаясь с низкими дождевыми облаками, парит черная птица.

– Ворона?! – поражается Федор.– Значит, не забыла…

– Ага, – я тоже рад птице. Думать о том, что она решила проводить нас в последний путь, мне почему-то не хочется. Подозрительно щурясь, Морквин до упора натягивает веревку.

– Голову не задирать!

Задирай не задирай, а с полу только небо и видно. Вот вам и обещания Федора: «…полчаса – книги наши…»

Катафалк резво прыгает, на миг в поле зрения попадают острые как заточенные карандаши, бревна, и сразу над нашими головами смыкаются ели.

Чащоба… «У Морквина, конечно, свои планы, – я не спускаю глаз с кружащей над лесом вороны, – уложил нас на пол, чтобы не видели, как ворота открываются». Это меня слегка обнадеживает, и, приподнявшись, я принимаюсь насвистывать:

… По кривой извилистой дороге

Прямо через горы напрямик

Ехали уроды на поминки

Вез их бесколесый грузовик…

Неизвестно откуда в памяти у меня всплывают слова, по глупости соперничающие разве что с куплетами кривоного Гекла. Некоторое время Морквин напряженно прислушивается к содержащимся в песне неприкрытым оскорблениям в адрес возницы, пассажиров и не знающего дороги проводника.

– Не гундось! – опомнившись, он натягивает веревку и душит песню…

Солнце в этих краях, похоже, никогда не показывается, но сейчас в зените ворона, и я чувствую на себе ее тепло, как никогда раньше. Если от нас скрывали устройство входа, то, не исключено, что мы сюда еще вернемся. Не могу сказать, что мне тут понравилось, но есть места и похуже. В любом случае, до Черного озера мы бы уже дотряслись.

Кромки деревьев подбираются вплотную, и неба над головой становится все меньше.

– Как бы птица нас не потеряла…